Я не могла поверить, что Хэпзиба купится на сумасбродную идею Кэт.
– Не знаю, – засомневалась я.
– Вот и правильно, не знаешь и не знай. – Кэт, крепко взяв мать за руку, повела ее к дверям. Точнее говоря, мать позволила себя вести, и я подивилась, увидев, какую власть все еще имеют над ней эти женщины.
К двери ресторана был прикреплен один из этих назойливо звонящих колокольчиков. Он резко звякнул, когда мы вошли, и располневшая Бонни Ленгстон бросилась нам навстречу, прикрыв рукой в ямочках рот, чтобы скрыть усмешку при виде обмотанной шарфом руки матери.
– Надоел бинт, – засмущалась мать.
Бонни провела нас к столику, стоявшему прямо посередине зала. И точно – все островитяне повернулись поглазеть на обмотанную гибискусами руку матери. Разговоры прерывались на полуслове.
Потом, как и Бонни, люди начали улыбаться.
Когда мы изучили меню, Кэт сказала:
– Джесси, ты уже сколько здесь? Недели две?
– Две с половиной.
– Я все думаю, может, Хью как-нибудь выберется навестить нас.
– Нет, – быстро произнесла я, вспомнив, что Бенни поделилась своими мыслями с матерью, и чувствуя себя страшно неловко. – Понимаешь, у него много пациентов. Минутки свободной нет.
– Даже на выходные?
– На выходные он обычно ездит по вызовам.
Я прищурилась и посмотрела на Бенни. Насколько я ее знала, она могла постучать ложечкой по стакану с водой и во всеуслышание объявить притихшему залу, что я влюблена в монаха из аббатства. «Святой Грех».
Кэт указала на кувшин, стоявший на столе рядом с солонками и перечницами. Он был наполовину набит четвертаками и десятицентовиками, сбоку приклеена табличка: «Пожертвования на собачью еду».
– Как тебе это нравится? Бонни собирает деньги на еду Максу.
Оглядев зал, я увидела кувшины на каждом столике.
– Похоже, она тратит их не совсем на то, – продолжала Кэт. – Я только хочу спросить – где она, вся эта воображаемая собачья еда? – Она накрыла своей рукой руку матери. – Помнишь, Нелл, как лет сто назад мы заказали шесть коробок собачьей еды для первого Макса? Это было в каком-то зоомагазине в Чарлстоне, а они прислали нам кучу кошачьей еды.
Мать кивнула, и было видно, как воспоминания, всплывая из глубин памяти, проступают на лице. Я следила за тем, как засияли ее глаза, она обвела стол выразительным взглядом, ярким, как луч маяка. Потом рассмеялась, и мы все замолчали, пораженные ее смехом.
– Макс съел все до последнего кусочка, – проговорила она. – Помню, ему понравилось.
Кэт наклонилась к ней:
– Да, а потом повадки у него стали какие-то кошачьи. Стал держаться независимо и свысока, охотился на мышей и отрыгивал комочки шерсти.
– А помнишь. Кэт, как первый Макс съел кусок веревки и мы с тобой побежали на паром и попросили Шема, чтобы он срочно переправил нас, потому что стряслась беда. Помнишь, Кэт?
Ее слова звучали как веселый щебет. Она размахивала в воздухе своей цветочной повязкой. Меня обуревали чувства замешательства и удивления – как и всех нас, – словно мы присутствовали при чуде рождения, не зная, что роженица беременна.
– Шем сказал, что не может устроить внеочередной рейс из-за собаки, – продолжала мать. – Я думала, Кэт на него набросится. Тогда он сказал: «Ладно, леди, успокойтесь, я вас возьму». А на полпути Макса вытошнило этой веревкой, и он совершенно оправился.
Лицо ее сияло. Кто эта женщина? Все замерли. Мать перевела дух и возобновила свой рассказ:
– Так вот, мы подняли такой шум, что потом не хотелось говорить Шему: «Ничего страшного», – так что мы притворились, будто дело очень плохо, и несколько часов гуляли с Максом по Мак-Клелланвиллю, пока не сели на обратный паром.
Тут появилась Бонни и взяла у нас заказы. Когда она ушла, Хэпзиба заметила:
– А помнишь, Нелл, как мы приходили в аббатство и помогали тебе мыть и натирать статую святой Сенары и Макс увязывался за нами? Мне кажется, что тот Макс был раньше. Помнишь?
Мать откинула голову и весело и заразительно рассмеялась, потом повернулась ко мне:
– А когда мы заканчивали мыть святую Сенару, Макс поднимал лапу и метил ее.
Она словно попала в какую-то расселину во времени и сейчас была такой, как тридцать четыре года назад. Нелл – пропавшей без вести или погибшей.
Мне не хотелось прерывать этот поток воспоминаний:
– А помните девичники?
– Девичники! – воскликнула Кэт. – Да, вот уж было веселье так веселье.
– Знаешь, Кэт, сегодня я уже второй раз за день с тобой соглашаюсь, – сказала Хэпзиба. – Это начинает меня беспокоить.