Я почувствовала, как на мои глаза медленно наворачиваются слезы. Потому что я действительно понимала, что он имеет в виду, потому что он подсказывал мне правильные слова – одиночество бытия, – сказать точнее было невозможно.
Снова надев очки, я посмотрела на протоку, вскипавшую под напором прилива.
Через десять минут Уит свернул в приток, который вел к болотному островку, где мы занимались любовью. Я узнала его издали. Уит улыбнулся той улыбкой, которую я уже успела полюбить, слегка приподнимавшей уголки его рта. И мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена, словно что-то надломилось в нем. Это чувствовалось даже в воздухе.
Когда мы оказались в заводи, вокруг которой идеальной оградой высилась болотная трава, Уит вывел лодку на самую середину и заглушил мотор. Он бросил якорь, и звуки окончательно стихли.
– Давай поплаваем, – предложил он и стал расстегивать рубашку.
Я сидела, не в силах вымолвить ни слова, глядя, как он стоит в лодке совершенно обнаженный, с обезоруживающим мальчишеским выражением лица. Затем он стремительно нырнул, подняв тучу брызг и так сильно качнув лодку, что мне пришлось вцепиться в борта.
Он со смехом вынырнул и встряхнул головой – брызги разлетелись по сторонам, как осколки стекла.
– А ты чего ждешь?! – крикнул он, переходя на мастерский кроль.
Я разделась догола и прыгнула.
Вода в протоке была жутко холодной. Просто ледяной. Какое-то время я могла только барахтаться, тело было в состоянии полного шока. Несколько лет назад в декабре, посмотрев телевизор, Хью предложил поехать в Новый год на озеро Ланье и принять участие в «Заплыве белых медведей». Участники заплыва, в остальных отношениях нормальные люди, лихо бросались в воду, от одного вида которой пробирала дрожь. Я недоверчиво посмотрела на Хью, не желая даже думать об этом. И вот я здесь, в этой прозрачной, студеной воде.
Наконец я потихоньку начала плавать, конечно, не так размеренно и спортивно, как Уит, а больше барахталась и ныряла. Вода пенилась, как кофе с молоком, и здесь оказалось глубже, чем я думала футов пятнадцать-двадцать. Это было пьянящее ликующее ощущение, словно мое тело, окончательно сбросив дрему, запело после долгого молчания.
Я увидела в лодке Уита, обмотавшего вокруг пояса потрепанное белое полотенце. Я даже не заметила, как он оказался там. Тогда я по-собачьи подплыла к лодке, он помог мне забраться и накинул на меня полотенце, почти такое же рваное, как его.
– Монастырское белье всегда такое? – шутливо спросила я.
– Это часть нашей программы по «умерщвлению плоти», – ответил Уит.
Он подвел лодку к островку, и мы пошли в шалаш, прижав к себе одежду. Уит расстелил коричневое одеяло на солнцепеке рядом со своей хижиной. Заглянув внутрь, я увидела черепаший череп на крабовой ловушке точно в том же положении, как оставила.
Мы расправили одеяло, небосвод с остатками мраморных облаков высился над нами. На мгновение я почувствовала, что меня пошатывает, как маленького ребенка, или как будто у тебя начинает кружиться голова и ты впадаешь в сладкое беспамятство. Я легла, даже не вытерев волосы, не очистив ноги от налипшей глины, и сказала:
– Единственное, чего я хочу, – это чтобы мы были честными друг с другом, до жестокости.
– До жестокости? – переспросил Уит.
– До жестокости, – улыбнулась я.
– Ладно, – сказал он, все еще шутливо. – Но вообще-то я против жестокости в любой форме.
Я сосредоточила взгляд на клочьях ярко светящихся облаков.
– Я в тебя влюбилась, – сказала я. – Иначе меня бы здесь не было.
Уит лежал, подложив руки под голову самым беспечным образом, но теперь медленно развел их в стороны.
– Я понимаю, – сказал он, – мы должны быть честными насчет того, что происходит… но, мне кажется, это откроет дверь, которую мы не сможем закрыть.
– А зачем нам ее закрывать?
Он сел и уставился на что-то прямо перед собой.
– Но, Джесси, если ты разрушить свой брак из-за меня, а потом…
– А потом ты не сможешь порвать с аббатством? Это ты хочешь сказать?
– Нет, не это. – Он шумно вздохнул. – Ладно, хочешь знать, что я чувствую?
Голос его звучал взволнованно, как будто ему пришлось встать на узенький карниз и он увидел, какая под ним высота.
Горло мне жгло в той точке, где сходятся ключицы.
– Я тоже люблю тебя. – сказал Уит. – И это меня до смерти пугает.