После возвращения Хью не мог отделаться от чувства, что его жизнь разлетается на куски, что пустота переполняет его как неизмеримое пространство. Два дня назад ему приснилось, что он астронавт, совершающий выход в открытый космос, привязанный к космическому челноку тросом, который внезапно рвется. Его просто отнесло в темную бездну, и он видел, как его корабль становится все меньше и меньше, превращаясь в крохотную белую точку в обступившем безмолвии.
Его ненависть к человеку, отнявшему у него Джесси, обрушивалась на него с внезапностью тропического ливня. Хью представлял себе их вдвоем – как этот мужчина трогает ее там, где мог трогать ее только он, дышит, уткнувшись в ее волосы. Сколько раз они занимались этим? Где? Однажды он проснулся весь в поту: ему показалось, что они занимаются любовью прямо сейчас в эту самую минуту.
Было унизительно обнаружить в себе способность к насилию и мести. Как любой хороший психоаналитик, Хью признавал это теоретически, изучая юнговские понятия личной и коллективной тени, но теперь ему пришлось пережить это самому, наяву. Его перестали посещать видения, как он отправляется в монастырь и хватает этого человека за глотку, но он не отрицал, что бывали моменты, когда ему хотелось видеть, как монах задыхается и истекает кровью.
Конечно, Хью никогда не поступил бы так, но одно желание, настоятельная необходимость заставляли его расстаться с представлениями о себе, которые он втайне лелеял. Никакой он был не особенный. Избранный. Его доброта, его знания не выделяли его из общей массы. Он ничем не отличался от остальных, и в душе его было много темного.
Это новое знание привлекло его внимание к человеческой стороне своей личности. Время от времени, когда Хью был в состоянии видеть себя как нечто большее, чем боль, которую испытывал, он надеялся, что его страдание не пропадает втуне, что каким-то образом оно делает его мягче, нежнее.
Хью понял, что женщина в другом конце комнаты объясняет подробности смерти собаки.
– У него были страшные боли – стоило взять его на руки, как он начинал скулить, – поэтому врач сделал ему в машине укол. Аберкромби лежал на заднем сиденье, и знаете, что он сделал, когда увидел доктора Ярборо?
Хью отрицательно покачал головой.
– Он поднял голову, посмотрел на него и завилял хвостом. Нет, вы представляете?
Да, подумал Хью. Он даже очень хорошо это представлял.
Когда Джесси позвонила ему в воскресенье и попросила приехать, он отправился, точь-в-точь как эта дурацкая собака – виляя хвостом. Он думал, что едет мириться. Он думал – что бы на нее ни нашло, это должно пройти.
Было нетрудно заметить, насколько она изменилась. Джесси выглядела усталой и измученной из-за неприятностей с Нелл, но за этим Хью почувствовал какую-то оживленность. В ее поведении безошибочно угадывалась какая-то неизвестная до сих пор независимость, неведомая доселе сдержанность, самоконтроль. Он увидел, что и картины ее изменились, взорвав границы маленьких ящичков и превратившись в яркие оттиски таинственного процесса, в который она была вовлечена.
В прошлом большая часть ее оставалась невидимой. Глядя на нее в больнице после столь длительной разлуки, Хью получил возможность увидеть ее заново.
Как часто это происходит, думал он. Мы смотрим на кого-то и не видим, что на самом деле творится у него в душе. Почему это оказалось так непросто – посмотреть на свою жену и понять, насколько он в ней нуждается, насколько его жизнь слеплена из мгновений, проведенных вместе?
Хью посмотрел на сидевшую перед ним женщину и постарался хотя бы на секунду увидеть ее. Теперь она рассказывала о собачьем кладбище.
Он коснулся странного маленького браслета на запястье.
Последний раз Ди звонила в его день рождения.
«Когда мама вернется домой?» – спросила она.
Он ничего не ответил. Молчание длилось.
«Что-то не так, правда? Она всегда была дома на твой день рождения».
«Не буду врать тебе, милая. У нас кое-какие проблемы, – сказал он дочери. – Но ничего такого уж серьезного. В каждом браке они есть. Как-нибудь уладим».
Пять дней спустя пришел браслет. Ди сплела его сама.
Теперь Хью уже не знал, что сказать Ди. Не знал, что сказать самому себе.
Он посмотрел на часы в офисе, висевшие прямо над головой женщины. Его пугало, что рабочий день заканчивается. По ночам картины Джесси преследовали, будили его. Он сидел на краю кровати, вспоминая, как цвета становились резче, по мере того как ныряльщица погружалась все глубже.