— Но господин Чейн умер, — не сдавалась я.
— Он заболел и умер от сифилиса в апреле тысяча пятьсот тридцать пятого, этот никчемный развратник. Но факт остается фактом: Чейн являлся законным мужем Маргарет и был жив в тысяча пятьсот тридцать четвертом году, когда она поселилась у сэра Джона Булмера. У этого злокозненного бунтовщика. Между прочим, мои люди так и не нашли никаких документальных свидетельств ее второго брака.
— Я уверена, такие документы существуют, — сказала я, стараясь изо всех сил говорить почтительно.
— Что ж, возможно, они и обвенчались после смерти Чейна, но к этому времени она уже родила Булмеру сына. — Он дождался, когда его слова дойдут до меня. — Вы, кажется, совершенно не осведомлены о развратном поведении вашей кузины? Вы ведь тогда всё еще жили в Стаффордском замке? Еще не успели принести обет в Дартфордском монастыре?
Я отрицательно покачала головой.
— Значит, насколько я понимаю, вам неизвестны подробности последних лет жизни Маргарет. Вы никак не могли быть ее близкой подругой. И тем не менее, как мне сообщают, вы самовольно, не получив разрешения настоятельницы, оставили Доминиканский орден, добрались до Лондона и устроили целое представление во время ее казни. Вы оба — вы и ваш отец — вмешались в действия властей, осуществляющих королевское правосудие, что является преступлением.
— Я считала это своим долгом, ваша светлость.
— Но почему, госпожа Стаффорд? — спросил он, возвысив голос. — С какой стати вы вдруг сочли это своим долгом?
Я не находила слов. Бесполезно объяснять этому вельможе, этому суровому полководцу, сколь важна была для меня жертва, которую я хотела принести Маргарет. Он все равно никогда не сможет меня понять.
— А ваш отец? — настаивал герцог. — Почему он считал это своим долгом?
— Я не знаю, — заикаясь, произнесла я. — Мы не видели друг друга перед… перед сожжением. Вернее, и после казни Маргарет я тоже не успела с ним поговорить. И очень удивилась, увидев отца на Смитфилде. А он, в свою очередь, никак не ожидал встретить там меня.
Герцог подался вперед на своем стуле, его рука так сжимала кнут, что костяшки пальцев побелели.
— Ваш отец чуть не подорвал себя порохом. На кой черт ему понадобилось делать это ради выблядка его казненного брата? — Я поморщилась, услышав грязное слово. — Но если не отец приказал вам явиться на Смитфилд, то тогда кто?
— Никто, ваша светлость.
— А разве у вас не бывает видений, которыми вы руководствуетесь? — Герцог кинул взгляд на жену Кингстона. Она, вероятно, немедленно передала подробности нашего с ней разговора сэру Уильяму, как меня и предупреждала Бесс.
— Я приняла это решение благодаря молитве, но никаких видений свыше у меня не бывает.
Герцог покачал головой:
— Лично мне, как, впрочем, и всем остальным, это представляется полнейшей бессмыслицей. Если только ваши действия не имели другой цели — политической. Вы с вашим отцом пытались придать казни определенную окраску, возбудить недовольство присутствовавших. Так?
— Нет, ваша светлость, это не входило в мои намерения, — твердо сказала я. — Я верноподданная его величества. И руководствовалась мотивами сугубо личного характера.
Какое-то время герцог молчал. За окном на лужайке зачирикала какая-то птица. Ей ответила другая. Потом третья. Здесь было довольно много птиц. Кто-то, вероятно, подкармливал их.
Когда герцог Норфолк заговорил снова, речь его была осторожной и размеренной.
— Я не думаю, что вы со мной откровенны, госпожа Стаффорд. Не забывайте, что я для вас человек не посторонний, поскольку женат на вашей кузине, а потому от души советую: расскажите мне все как есть. И сделайте это прямо сейчас. Ведь следующий, кто будет задавать вам вопросы, вряд ли станет учитывать ваше происхождение и положение.
Я теребила руками платье. В чем, по мнению этих людей, состояла моя вина?
— Я сказала вам все как есть, ваша светлость, — проговорила я.
Дальше все произошло очень быстро. Он вскочил со стула, рука его резко взметнулась вверх — даже в глазах зарябило. Хлоп! Кнут ударил по деревянному столу в нескольких футах от того места, где стояла я.
— Тысяча чертей! У меня нет времени на ваши капризы!
Я не шелохнулась. И сэр Уильям с женой тоже не шелохнулись. Герцог стоял на прежнем месте, трясясь от злости.
— Отлично, Кингстон, давайте действовать, как планировали, — произнес он наконец.