На лице герцога появилось раздраженное выражение, но он не поднял свой кнут и не принялся вновь вышагивать по комнате. Появилась вероятность, всего лишь вероятность того, что я победила и вслед за Джеффри Сковиллом меня скоро выпустят из Тауэра.
Раздался резкий стук в дверь.
Кингстон впустил лейтенанта, который устремился к Норфолку с пачкой каких-то бумаг, похожих на письма. Все трое сгрудились в углу, передавая бумаги из рук в руки.
Когда герцог Норфолк снова повернулся ко мне, в глазах его опять горели искорки.
— Узнав, что вас арестовали на Смитфилде, госпожа Стаффорд, я вспомнил, что говорила о вас моя жена. Это было давно — десять лет назад, если уж быть точным. Элизабет сказала мне, что вы готовились стать фрейлиной Екатерины Арагонской: ваша мать прибыла из Испании в составе свиты будущей королевы, и для вас, ее единственной дочери, было бы вполне естественно продолжить семейную традицию. Вы получили высочайшее одобрение и заняли место при дворе. Я правильно говорю?
Во рту у меня было сухо, как в пустыне. Я в ответ смогла только кивнуть.
— И что же случилось потом?
Я молчала. Никакие унижения, никакие пытки не смогли бы заставить меня рассказать о том, что случилось десять лет назад, в тот единственный день, который я пробыла на королевской службе.
— Вас сочли недостойной этой роли, верно? По какой-то причине вы не подошли для двора. И вернулись в Стаффордский замок. Так?
Я кивнула, испытав облегчение от того, что герцог не стал задерживаться на предыдущей теме.
— А что случилось с вами потом?
— Я ухаживала за своей матерью. Она постоянно болела. — В эти две простые фразы вместилась вся моя жизнь в течение нескольких лет: темные комнаты и травяные припарки, и настои, и чаи, и кровопускания, которые ничуть не помогали.
Герцог продолжил, говоря скорее с сэром Уильямом и лейтенантом, чем со мной:
— Когда Екатерина Арагонская уже больше не являлась женой короля и была отправлена в ссылку, ее любимым фрейлинам не разрешили последовать за нею. Но под конец, когда она умирала, его величество проявил поистине королевское великодушие. К ней были отправлены две дамы, обе испанского происхождения. Мария де Салинас, в замужестве графиня Уиллоуби, и Изабелла Монтанья, которая тоже сочеталась браком с англичанином и стала леди Стаффорд. — Герцог перевел взгляд на следующее письмо. — Вот сообщение испанского посла. Одно из писем Шапуи: перед тем как оно покинуло Англию, его перехватили и сделали копию. — Норфолк издевательски усмехнулся. — В письме императору Карлу говорится: «Королева, Ваша блаженной памяти тетушка, почила на руках своих фрейлин, графини Уиллоуби и госпожи Стаффорд». Прежде я считал, что это ошибка, что посол имел в виду леди Стаффорд. — Герцог глубоко вздохнул. — Но я человек дотошный, госпожа Стаффорд, и тщательно готовлюсь ко всему, будь то сражение или допрос государственного преступника. Я запросил последние бумаги, имеющие отношение к семейству, проживающему в Стаффордском замке, и вот что я получил только что. — Он поднял письмо. Я не смогла разобрать, кем оно подписано. — Здесь говорится: «Изабелла, леди Стаффорд, умерла пятого ноября тысяча пятьсот тридцать пятого года». Я нахожу это весьма любопытным, потому что Екатерина Арагонская скончалась седьмого января тысяча пятьсот тридцать шестого года. То есть двумя месяцами позднее. — Он больше не кричал. Голос его звучал спокойно, почти мягко. — Это были вы, Джоанна Стаффорд. Это вы отправились к Екатерине Арагонской в замок Кимболтон и ухаживали за ней в последние недели ее жизни. Верно я говорю? — Он пристально посмотрел на меня, и я не отвела взгляд.
— Да, — сказала я. — Это правда. Вызов пришел через неделю после смерти моей матери, и я поехала вместо нее. Но на самом деле Екатерина Арагонская, разумеется, хотела видеть мою мать.
Норфолк медленно кивнул:
— Вы лично прислуживали женщине, которая стала причиной такой смуты. Сколько людей умерло из-за нее! Кардинал Фишер. Томас Мор. Вы знаете, госпожа Стаффорд, куда я заезжал сегодня утром по дороге в Тауэр? В Ньюгейтскую тюрьму. Там сидят в цепях девять монахов-картезианцев, и я одобрил распоряжение не давать им с этого дня еды. Эти смутьяны отказались признать под присягой Акт о супрематии,[14] провозглашающий Генриха Восьмого единственным главой английской Церкви и отменяющий верховенство папы римского. Они подохнут от голода. — Показав на меня пальцем, герцог сказал: — Екатерина Арагонская умерла на ваших руках, а вы после этого решили принять монашеский обет, чтобы следовать тем старым традициям, которые она почитала. И вы полагаете, что кто-то поверит, будто вы пришли на Смитфилд, не имея никаких преступных намерений?
14