Имам с молниеносной быстротой выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в абрека. Тот даже среагировать не успел. Тяжелая свинцовая пуля с силой ударила его в грудь, опрокидывая на спину.
С разных сторон к обозу уже спускались люди имама Шамиля, которых не спутаешь, при встрече. Крепкие, в кольчугах или легких кирасах, перевитых перевязями с пистолетами, они быстро брали на прицел каждого из разбойников. Пинками выгоняли их из под телег, тащили за шиворот и бросали в кучу.
— Поздорову, Михайло Игнатьич, — к удивлению обозных людей, еще не успевших отойти от шока, грозный горец подошел к казаку и обнялся с ним. — Звиняй меня. Немного не успел я на наше место встречи. Дела в соседнем ауле задержали. Школу осматривал, учеников об учении выспрашивал.
Давно уже спешившийся, старшина кивал его словам и мысленно осенял себя святым крестом. Он, видит Бог, уже и с жизнью простился, и у жинки с детками прощения попросил. Думал, больше с ними не увидится. А дело вона как повернулось…
— Всех привел, как и договаривались, — солидно прогудел Карпов, окидывая взглядом разгалдевшийся обоз. — Как будто самолично отбирал. Никакой голытьбы нет. Справные хозяева, что лучшей жизни ищут. Любого возьми… — он выцепил взглядом старшего над обозом, что перед горами подходил к нему. — К примеру, Порфирий Григорьевич Полухин торговец каких еще поискать. Ушлый, через игольное ушко пролезет, коли где прибыль почует. Хочет с турками торговлишкой заняться. Самолично мне рассказывал в пути…
Обозный, словно почуяв, что про него зашла речь, подбоченился. Боровую шапку на голове поправил. Вытащенным из-за пазухи костяным гребешком начал растрепанную бороду расчесывать.
— С ним двое сыновей со снохами пришли, да дочка. Почитай цельное торговое компанейство, — весело хмыкнул в усы казак. — А тама вон Николка Зиновьев у телеги лежит. По башке, правда, получил, но вроде жив. Энтот, вообще, на первом нашенском стимботе «Елизавета» вахтеным подвизался. Весь движитель тама облазил. Дельный парнишка…
Старшина хотел было еще рассказать о десятке студиозов, что в Тефлисе нанял. Так мол и так, по твоей просьбе выискал самых лучших учителей по русской речи, математической цифири, истории и егорафии (последнюю науку казак назвал по свойски, как привык). Только имам Шамиль почему-то не стал его слушать. С задумчивым видом к тому парнишке пошел, о котором Карпов только что упомянул.
— Жив, герой? — имам присел около Зиновьева, молодого парня с окровавленной головой, близ которого суматошно суетилась молодуха весьма знатных статей. — Ничего, оклемаешься. Видел, как ты на разбойников бросился. Герой, как есть герой. Не каждый бы так сделал. Ради красавицы небось старался.
Девка, что влажной тряпкой стирала с его лица кровь, тут же зарделась, как маковый цвет. Судя по бросаемым на парня обожаемым взглядам, без чувств здесь точно не обошлось.
— Ты вот мне что скажи, правда, на пароходе «Елизавета» служил? — у имама даже голос почему-то дрогнул, когда он этот стимбот как-то странно назвал. — Говорят, с паровой машиной даже знаком?
Тот осторожно кивнул. Правда, тут же мучительно поморщился. Разбитая голова, видно, болела нещадно.
— Точно разбираешься? Паровая машина ведь не телега с четырьмя колесами и сеном на ней, — имама почему-то сильно заинтересовало то, что Николка работал на пароходе.
Парень дернул рукой.
— Разумею, господине. Цельных семь годков на сем стимботе отходил по реке Неве сначала юнгой, апосля вахтенным. Под конец всей машинерией занимался, — негромко пробормотал Зиновьев. — Все своими руками там облазил, кажный болт мне, как родной стал. Сам господин инженер Чарьз Берд, что ту машинерию сделал, меня выделял. Сказывал, что талант у меня к машинам…
Разулыбавшись каким-то своим мыслям, имам Шамиль одобрительно хмыкнул. По душе ему пришелся парень. Видно, что рукастый, с головой, грамотный к тому же. Такому любое дело поручить можно.