А посмотреть, честно говоря, была на что. Над самым крайним домом поднималась высокая каменная башенка, из которой тянулся черный-черный дым. Такие же клубы дыма поднимались над домом в другом конце селения. Вача встревоженно задергался. Неужели пожар? Только никакого волнения, беготни людей, криков не было и в помине.
С другой стороны возвышалось нечто, что показалось Ваче совсем уж невероятным. Между парой каменный домиков какой-то полупрозрачный шалаш, от которого отражались лучи солнца. Вача, разглядывая эту странную постройку, изогнулся аж до хруста в спине, что не осталось незамеченным со стороны погонщика.
— Что вскинулся? Увидел нашу стекляшку? В глаза, наверное, сверкает? Такое, говорят, только в городе у Белого царя есть и больше ни у кого, — засмеялся шахтер. — Это те-п-ли-ца… — по слогам он выговорил незнакомое слово. — О-тап-ли-ва… Тьфу! Тепло там, как в горячем источнике. Сынишка мой там истопником обретается, — с гордостью говорил он. — А сверкает стекло! Слышал про стекло? Откуда. Ха-ха-ха, — засмеялся горец, махнув на пленника рукой. — Это как камень, но через него все видно. Кое-кто даже говорит, что это окаменевшие слезы грешников.
У Вачи сам собой рот открылся. Слишком уж о невероятных вещах ему рассказывали. Он опытный человек, поездивший по светы, многое повидавший. Видел стекло в домах богатых осман. Только очень обеспеченные турки могли себе позволить застеклить все окна своего дома. Остальные довольствовались крохотными осколками темного, с пузырьками стекла, совсем не похожими на то, что увидел здесь. Как-то даже ему удалось подержать такой осколок в руках. Поговаривали, что стекло в пол человеческого роста и толщиной в полтора вершка стоило около двадцати золотых лир. Просто несусветные деньги.
— Ха, это еще не все, — словоохотливый горец, видя любопытство своего пленника, продолжал с удовольствием рассказывать. — Сынок говорил, что в этой те-п-ли-це, — слово «теплица» ему почему-то давалось с трудом, и всякая раз он спотыкался на нем. — Растут даже османские фрукты — персики, мандарины, бананы! — с видимым восхищением перечислял тот и даже причмокивал при этом. Видно, не довелось ему еще попробовать эти чудесные заморские плоды. Что головой качаешь? Не веришь? А это…
Шахтер начал копаться в своей наплечной сумке, пропитанной, как и все остальное, плотной угольной пылью. Через несколько мгновений в его руке оказалось нечто продолговатое и зеленное, что он тут же протянул пленнику.
— Видишь? Это огурец! У нас вырос. Сын домой принес. Сказал, всем работникам дали. Мол, имам называет это ви-та-ми-тна-ми, — тыкал он огурцом в рот Ваче. — Кусай, кусай, чтобы не говорил потом, что я вру. Кусай, говорю!
Однако попробовать диковинного овоща Ваче так и не удалось. Их окружил небольшой отряд всадников, двое из которых тут же вытащили из повозки горца и поставили его перед командиром.
— Абзи[2], салам, — рослый парень со странными полосками синей ткани, пришитыми к плечам его черкески. — Снова в тебя стреляли? — погонщик развел руками. Мол, есть такое. — Прости, абзи. Мы недоглядели. Местные уже все про тебя знают. Сами на шахте работают. Это чужой человек.
Он так тряхнул Вачу, что у того зубы клацнули. После близко к нему наклонился. Длинный шрам, протянувшийся через всю его щеку, налился дурной кровью и резко выделился на обветренном лице. Недобро смотрели глаза. Такого обманывать, себе дороже. Зарежет, не моргнув глазом.
— Я Аслан Худжиев, по милости имама Шамиля сотник милицейского ополчения на этих землях. А кто таков? Что забыл в нашем селении? И почему стрелял в Куреш-абзине, — резко вылетали у него слова. Взгляд стал еще подозрительнее, а правая рука опустилась на рукоять пистолета. — Уж не лихой ли ты человек? Или следить за нами, выведывать наши секреты? — тут уже и остальные члены отряда потянулись к оружию. Разбойник или лихой человек — это одно, а лазутчик — это совершенно другое, во сто крат худшее и опаснее. Ведь, за ним мог прийти более многочисленный и опасный враг. — Отвечай!
Насупившийся Вача и не думал открывать рот. Заговорить он всегда успеет. Нужно было что-то для себя выгадать, прежде чем все выкладывать. Знающий человек всегда ценнее того, кто ничего не знает.
— Не будешь, значит, говорить, — неопределенно хмыкнул сотник, прищурившись. — Зря ты так. Рассказал бы, может и отпустили. Сейчас же в зиндан кинем, чтобы голову немного проветрил и посговорчивее стал. Понял, малы? Не балуй, смотри… Ну! — прикрикнул он на пленника, втаскивая его на круп своего жеребца.