Тем временем площадь перед дворцом заполнила молчаливая любопытная толпа, и когда похоронная процессия вышла из ворот, масса людей последовала за нами. Толпа росла, и вскоре скромная процессия превратилась в настоящее траурное шествие. Казалось, будто весь Стамбул, охваченный глубокой и молчаливой скорбью, пожелал проводить в последний путь Ибрагима, великого визиря и сераскера державы Османов.
Сопровождаемые толпой жителей столицы, мы прошли через весь город и в конце концов добрались до высокой каменной стены около ворот на Адрианополис. Там мы спустились на берег и по мосту дошли до Перы. Теперь мы оказались одни, ибо молчаливая толпа покинула нас у моста. По другую сторону Золотого Рога нас уже ждали дервиши во главе с почтенным Мурадом. Они несли священное знамя своего братства и хриплыми голосами нараспев читали суры Корана. Дервиши провели нас в свою обитель на вершине Перы.
Итак, против всех ожиданий, похороны великого визиря Ибрагима стали церемонией, соответствующей высокому положению покойного. И как мне кажется, султанша Хуррем ничего подобного не могла предвидеть, напротив, в глубине души она надеялась, что янычары еще во дворе сераля обесчестят тело ненавистного сераскера, разорвут его на части, как уже не раз бывало в подобных случаях.
Похоронив великого визиря с соблюдением всех предписаний Корана, я испытал гордость за то, что смог выполнить данное ему обещание. Я от всего сердца поблагодарил почтенного Мурада за оказанную нам честь, его дружелюбие, благородство и бесстрашие и, прощаясь с дервишами, благословил их именем Аллаха.
Мой глухонемой раб, скромно следующий позади торжественной похоронной процессии и державшийся в тени из опасения привлечь внимание к своей ничтожной персоне, теперь подошел ко мне и жестом попросил поскорее вернуться домой. Я сразу догадался, что там уже ждут меня безмолвные палачи султана.
Повернувшись к Антти, я сказал:
— Дорогой брат мой Антти! Останься здесь, среди дервишей, под защитой святых мужей. Такова моя воля, и постарайся не забыть о том, о чем я говорил тебе прошлой ночью. Хотя бы один раз в жизни послушайся меня, не наделай глупостей и не доставляй мне лишних забот.
Мои слова обидели Антти, но только так я мог заставить его выполнить мое желание, ибо брат мой ни на шаг не отходил от меня весь день. А я не мог допустить, чтобы из-за меня он подвергался смертельной опасности.
Побагровев от гнева, Антти сказал мне на прощание:
— Разве нам нельзя расстаться по-хорошему? Ты никогда не считался со мной, всегда поступал по собственному усмотрению, но я, будучи человеком терпеливым и покладистым, прощаю тебе обидные слова. Иди с миром, брат мой Микаэль, пока я еще могу сдерживать громкие рыдания и жалобные стоны.
Он отер слезы с глаз, крепко обнял меня, и я ушел, а Антти остался в обители дервишей.
Все, что в этот день происходило — и похороны, и прощание с Антти, — на самом деле завершилось очень быстро, ибо домой я вернулся еще до полудня. Кругом было тихо и пусто, а дом показался мне очень мрачным. Рабы и слуги разбежались, и только индус, который присматривал за золотыми рыбками, сидел у пруда, предаваясь медитации.
Бесшумно поднявшись в дом по широким ступенькам мраморной лестницы, к своему несказанному изумлению я увидел Мирмах, которая тщательно, страница за страницей, поливала тушью мой неоконченный перевод Корана, методично уничтожая мое произведение. Мои любимые книги она разорвала на мелкие кусочки, которые теперь толстым слоем валялись на полу.
Заметив меня, она испугалась, но тут же спрятала руки за спину и молча уставилась на меня своими странными светлыми глазами. Никогда до сих пор я не ударил ее, и она, видимо, считала, что и на этот раз все обойдется.
Я спросил:
— Зачем ты сделала это, Мирмах? Разве я когда-нибудь обидел тебя?
Она глядела на меня со странной кривой улыбкой. А потом, не в силах сдержаться, дико расхохоталась и строптиво воскликнула:
— Внизу, на пристани, найдешь подарок, который преподнесли тебе. Поэтому все сбежали, а я не могу остановиться и уничтожаю все подряд. Иди туда и посмотри!
Дурные предчувствия гнали меня на пристань, и я поспешил к мраморным мосткам у причала, а Мирмах, довольная собой, бежала вслед за мной.
Но янычары уже нашли брошенное там тело, и паша равнодушно пинал его носком башмака, пытаясь разглядеть лицо трупа. Обнаженное тело было все в крови, и на первый взгляд казалось, что это освежеванная туша животного, а вовсе не человек. Мертвеца нельзя было узнать. Ему отрезали нос и уши, выкололи глаза и вырвали язык из широко открытого рта.