Он умолк, но тут же спросил:
— Говори, куда ты хочешь уехать, Микаэль?
— А как насчет Египта, благородный кислар-ага? — покорно осведомился я, понемногу приходя в себя от неожиданного поворота судьбы. — Как мне кажется, до Египта довольно далеко и, возможно, там я смогу найти пристанище, если ты, разумеется, не против.
Не успел я до конца изложить свою мысль, когда бесшумной поступью приблизился к нам маленький немой евнух, разглядывая меня изучающим взором ученого.
— Можешь отправиться в Египет, — согласно кивнул управитель гарема. — Но ты должен забыть о прежней жизни и взять новое имя. Ты должен также до неузнаваемости изменить свою внешность, в чем поможет тебе мой цирюльник. Он сбреет тебе волосы, брови и бороду, а все лицо покрасит в темно-коричневый цвет. Не переживай, если после этой процедуры на твоем лице появятся глубокие безобразные морщины — это лишь на время, и само пройдет спустя несколько недель. Но времени у нас мало, пора приступать к делу. Завтра султан объявит о роспуске братства дервишей, главой которого был великий визирь Ибрагим. Сотни дервишей поспешно покинут город, чтобы избежать мести великого муфтия. В одеянии дервиша и ты уйдешь незамеченным. На собственной шкуре испытаешь сочувствие благочестивых мусульман. Запомни одно: поменьше болтай и старайся жить скромно и спокойно, не привлекая ничьего внимания, ибо в противном случае султанша Хуррем никогда не простит меня.
Странный тон его высказывания пробудил во мне неожиданные подозрения. Я наклонился, чтобы получше разглядеть непроницаемое лицо человека, выросшего, воспитанного и прожившего жизнь в серале, и с тяжелым сердцем спросил у него:
— Благородный кислар-ага! Только немые слуги султана видели нас, но они ничего не смогут сказать. Никто и ничто не может помешать тебе убить меня. Только так ты оградишь себя от всяких неприятностей, а султан все равно останется в неведении относительно моей судьбы. Почему ты хочешь пощадить меня, ведь я же знаю: ты — человек предусмотрительный и умный?
— Я — мусульманин, — молитвенно возведя руки ладонями вверх, ответил он. — Султан — тень Аллаха на земле. Только ему одному я должен беспрекословно повиноваться, даже если это будет стоить мне жизни.
Поглаживая пухленькие подбородки, он прокашлялся и рассеянно добавил:
— Разумеется, я жду от тебя мзду, достойную твоего богатства и положения, которое ты до сих пор занимал в державе Османов. Считаю, так будет более чем справедливо, и не думаю, что ошибаюсь в тебе. Жизнью дорожат все, Микаэль эль-Хаким. И я надеюсь, что ты позволишь мне заглянуть в мешок, который заберешь с собой в Египет.
По-своему, он был прав. Но я страшно обиделся и в сердцах воскликнул:
— О Аллах, что же это такое! Ты смеешь ставить мне условия, противный кислар-ага?! Из-за безумной расточительности моей жены я давно стал нищим, и ты лучше других знаешь об этом! Ничего кроме этого дома и усадьбы у меня не осталось! И все это без малейшего сожаления я готов подарить тебе.
Он с сочувствием покачал головой и, с упреком глядя на меня, сказал:
— Не забывай, ты — мертв. Твоя жена — тоже. Единственной наследницей является ваша прекрасная дочь Мирмах. Я не понимаю, как ты можешь так подло обманывать человека, которому обязан жизнью?
— Мирмах! — воскликнул я с дрожью в голосе. — Что станет с ней?