Не скрывая своего возмущения по поводу моей неблагодарности, кислар-ага все же ответил мне, не теряя терпения:
— Султанша Хуррем — женщина благочестивая, и она огорчена судьбой твоей дочери. Жалея девочку, она решила взять Мирмах в свой гарем и позаботиться о ее воспитании. Султанша помнит и о наследстве и уже знает, как им распорядиться, пока Мирмах не выйдет замуж. Писарь казначея, видимо, вскоре появится в этом доме, чтобы составить опись имущества и опечатать все личной печатью султанши. Потому не медли, Микаэль, и поскорее уноси отсюда свои сокровища. В противном случае я могу поддаться искушению и последовать твоему мудрому совету.
Я оказался в весьма затруднительном положении, ибо покажи я ему алмазы Мулен Хасана, мне бы их больше не видать. Понимая, что имею дело с человеком хитрым и слишком алчным, я знал, что унести алмазы он мне не даст.
Во время нашей беседы маленький цирюльник кислар-аги полностью изменил мою внешность и теперь с удовлетворением настоящего художника любовался результатами своих усилий. Протягивая мне драную одежду дервиша, он не позабыл и о вонючей козлиной шкуре, чтобы мне было чем прикрыть голые плечи. Наконец он вложил мне в руку посох странника. Рассматривая в венецианском зеркале собственное лицо, я сам себя не узнал.
Не на шутку встревоженный, я не переставал размышлять, как же мне удовлетворить алчность сановника, когда внезапно передо мной возник мой глухонемой раб и, жестами извиняясь за свою смелость, попросил меня отправиться с ним в подвал моего дома.
Кислар-ага ни на мгновение не собирался оставлять меня одного, потому, взяв фонарь, мы втроем спустились в подвал, куда я прежде заходил крайне редко, разве что за кувшином вина. Глухонемой раб провел нас в самый дальний угол, открыл потайную дверцу и мы увидели красивую мраморную комнату, о существовании которой я понятия не имел, ибо Джулия сама вносила изменения в планы Синана Строителя.
В комнате на полу валялись разные части одежды Альберто, а посередине стояло огромное ложе, прикрытое великолепным ковром. Наконец-то я узнал, где Джулия и Альберто проводили время, когда моя жена не гадала на песке дамам в серале.
Глухонемой раб резким движением поднял мраморную плиту в полу и в яме под ней в лучах нашего фонаря ослепительно засверкали золото и драгоценности. Теперь мне стало ясно, куда годами девались мои огромные доходы, которые, как мне казалось, Джулия беззаботно пускала на ветер.
При виде сокровищ кислар-ага совсем позабыл о своем достоинстве и чести и, взывая к Аллаху, упал на колени, по локти окуная руки в кучу монет. Потом он выбрал несколько особенно красивых драгоценностей и с видом знатока принялся их разглядывать.
— Микаэль эль-Хаким! — наконец промолвил толстяк. — Твой раб разумнее тебя и заслуживает награды. Потому и будет вознесен в ранг, который почти недоступен людям его происхождения. Немые сераля избрали его седьмым в своем кругу, ибо тот, кто до сих пор занимал эту должность, впал в немилость, нанося раны великому визирю Ибрагиму. Твой раб уже умеет накидывать на шею удавку и затягивать узел и, насколько мне известно, вскоре сможет выполнять свои обязанности. Показывая нам тайник с сокровищами, он хотел, как я полагаю, доставить мне удовольствие, чтобы таким образом заслужить мою благосклонность, хотя немые рабы сераля с незапамятных времен пользуются правом самим решать, кого избрать вместо выбывшего из их рядов. Только в исключительных случаях, когда нет подходящей кандидатуры, султан лично назначает кого-нибудь на эту должность и велит вырвать у него язык, чтобы он молча мог выполнять вместе с остальными немыми свои обязанности.
Кислар-ага милостиво взглянул на моего глухонемого раба и даже снизошел до того, что в знак высшей признательности похлопал его по спине. Раб же пал ниц передо мной, целовал мне ноги, потоками слез смачивал мне руки и смотрел на меня так преданно, что я вдруг понял, как много ему было известно — значительно больше, чем я мог предполагать. Моя неприязнь к нему мгновенно исчезла, я разволновался и кончиками пальцев коснулся его лба, глаз и щек в знак того, что понимаю его. Но в то же время я радовался тому, что могу оставить его в Стамбуле и не тащить с собой в Египет.
Управитель гарема, который даже во время беседы с нами рассматривал и взвешивал на ладони золото и драгоценности, стал с нетерпением озираться по сторонам, пока наконец не изрек:
— Ты знаешь, Микаэль эль-Хаким, что я человек честный и не намерен никого грабить. Возьми себе десять золотых монет. Это большие деньги для нищего дервиша, и, между нами говоря, ты не должен носить при себе столь крупной суммы, ибо это непременно вызовет зависть и подозрение среди неразумных людей. Кроме прочего, одну золотую монету можешь подарить своему рабу. Это, конечно же, слишком много, но у меня нет при себе серебряной мелочи, а ты, если верить твоим заверениям, не располагаешь ни золотом, ни серебром, ни даже медной разменной монетой.