Веселой суматохе, вызванной этим событием, положило конец появление рыжего офицера, который выскочил из караульного помещения, поспешно нахлобучивая на голову шлем, и начал плашмя бить своих людей мечом по задницам; при этом офицер орал, что его солдаты — хуже турок, и приказывал им немедленно оставить баб в покое и возвратиться на стены, чтобы неприятель не взял ворот неожиданным штурмом.
Потом рыжий офицер сурово посмотрел на нас и мрачно пригрозил, что велит нас повесить, если выяснится, что мы — турецкие соглядатаи. Говоря это, он показывал на болтающиеся на стене тела в немецкой одежде и предрек нам такую же участь, если мы немедленно не признаемся во всем.
Но Антти всегда запросто справлялся с такими молодыми петушками. Стоя перед офицером и дыша ему в лицо винным перегаром, брат мой заявил, что научит этого мальчишку уважать солдат императора, которые, рискуя жизнью, бежали из плена, да еще спасли при этом христианок, едва не попавших в турецкие гаремы.
Речь Антти была столь убедительной, что юнец-офицер побледнел, сразу сбавил тон и заверил, что у него лично мы не вызываем ни малейших подозрений. Он просит только, чтобы мы изволили исполнить приказ коменданта и доложили о себе по всей форме, назвав свои имена, полк и имя командира. Офицер же напишет обо всем этом в рапорте, после чего нам выдадут в ратуше соответствующие бумаги.
Мы не могли не удовлетворить столь скромной просьбы рыжего офицера и предъявили очевидные доказательства того, что мы — не мусульмане; потом Антти пустился в пространные объяснения, толкуя о том, что мы — немецкие ландскнехты из отряда, который по повелению императора привел в последний момент на помощь городу знаменитый полковник Бок фон Тойфельсбург.
Молодой офицер слушал нас, разинув рот, и в конце концов кивнул, пробормотав, что имя нашего полковника кажется ему знакомым. Юноша на миг заколебался, не зная, как ему поступить. Но потом он вроде бы смягчился, закусил губу и разрешил нам пойти в город, предупредив на прощание, что комендант Вены и его люди известны своей суровостью и предпочитают повесить десять невиновных, чем упустить одного турецкого соглядатая. Не особенно жалуют власти и дезертиров, так что нам лучше не сталкиваться со стражниками, если в городе нет никого, кто мог бы за нас поручиться.
Славный парень бросил нам на прощание серебряный шиллинг, чтобы мы выпили за его, офицера, здоровье и удачу, и быстро растворился в осеннем сумраке, мы же двинулись в город.
Я хотел тут же отправиться на поиски Аарона, но Антти крепко схватил меня за плечо и потащил по грязным улицам, принюхиваясь к городским запахам. Ноздри его трепетали и раздувались — и, уверенно шагая по этому словно бы вымершему городу, он, точно стрелка компаса, безошибочно привел меня кратчайшим путем в кабак, битком набитый пьяными до бесчувствия, задиристыми, хвастливыми, играющими в кости немцами, испанцами и чехами. И когда мы устроились на двух пустых бочках, поставив перед собой на стол по кувшину вина, Антти радостно улыбнулся и заявил:
— С каждой минутой я все больше и больше чувствую себя христианином и совершенно не понимаю, как это еще вчера я мог носить тюрбан и по пять раз на дню покорно мыть себе под крики муэдзина голову и шею.
— Не имею ничего против глотка вина в честь наступающего дня, — отозвался я, — но мне не даст покоя мысль о нашей миссии. Думаю, нам самое время начать собирать в одном месте солому, куски дерева и бочки со смолой, чтобы развести в этом сыром и грязном городе веселый костерок.
Однако Антти тряхнул кошелем, в котором зазвенели монеты, и приказал принести еще вина, после чего изрек:
— Ни один волос не упадет у человека с головы без Божьего соизволения и ни один воробей не шлепнется на землю без пули стрелка. Так что нечего сегодня думать о завтрашнем дне!
И он тут же завел фамильярный разговор с парой повес, которые жадно косились на его кошель, обнимали Антти и клялись ему в верной дружбе.
Антти бросил на стол три гульдена и велел принести вина героическим защитникам Вены. Но какой-то рябой человек в окровавленном турецком кафтане, услышав слова моего брата, вскочил на ноги, высыпал на грязный, ослизлый стол целую горсть золота, громко откашлялся и хрипло закричал:
— Иисус Христос и Пресвятая Дева! Это я всем ставлю! Я бежал из турецкой неволи, убил пашу и совершил множество славных подвигов, рассказам о которых никто бы не поверил, если бы слова мои не подтверждало это турецкое золото. Сочту за оскорбление, если кто-то полезет тут со своим угощением поперед меня!