– Вперед, служивые! – отер потный лоб Матвей, опустил секиру к ноге.
Молодые воины перехлестнули конец ствола веревкой, закинули привязанные к концам ремни на плечи, поднатужились, выпрямляя ноги…
– Ух ты, тяжелая-то какая! – Раскрасневшись от старания, казаки поволокли готовый хлыст к острогу, оставляя комлем на песчаной тропе глубокую борозду.
Матвей Серьга отер нос, прошел дальше к макушке и принялся обрубать ветки, двигаясь навстречу Силантию. Стоять без дела, пока остальные трудятся, ему показалось как-то не по совести.
Вдвоем казаки быстро разделали крону на три кучи – дрова, лапник и хворост, – да и сам стволик тоже перерубили в трех местах, разделив на длинные чурбаны. Затем молча, но согласно подступили к следующей сосне, споро подрубая у самых корней с разных сторон.
– Дядя Силантий, дядя Силантий! – примчался Кудеяр, едва не угодив под падающий ствол. – Тебя атаман к себе кличет! Срочно, молвил, надобен!
– Лапник прихвати, – сунув топор за пояс, подступил к куче нарубленных кончиков десятник, сгреб в охапку и зашагал к острогу. Его племянник послушно набрал веток, сколько смог, зашагал следом. Матвей, подумав, пожал плечами, собрал остатки лапника и пошел за ними.
Ивана Егорова казаки нашли возле полувытащенных на берег стругов – кормой в воде, носом на галечнике. Выглядели казацкие корабли понуро: устало завалившиеся набок, с почерневшими бортами, распушившейся в щелях паклей, сброшенными мачтами. Суда требовали своей доли заботы и ухода. Именно зимой казаки обычно их конопатили, смолили и олифили, латали порченые борта и лавки. Да вот вышло так ныне, что ни зимовки не получилось толковой, ни времени свободного у воинов не нашлось. Острог достроить куда важнее, нежели лодки латать. На воде покамест держатся – и ладно.
Вот и сейчас струги ничуть не привлекали внимания атамана. Воевода стоял возле снятого с борта небольшого челна и спорил о чем-то с невысоким круглолицым остяком Маюни, наряженным в драную малицу из оленьих шкур.
Впрочем, все уже пообноситься успели.
Остяк, одной рукой яростно почесывая голову, другой прятал за спину бубен и горячо утверждал:
– Нельзя без него никак, старший, да-а! В нем сила! От деда он пришел, да-а. И к деду от деда. В нем сила духов наших родовых, он нас от колдовства сир-тя поганых оберегает, да-а…
– Ты токмо отцу Амвросию сего не ляпни, язычник! – погрозил ему кулаком атаман. – Живо барабан твой спалит, крякнуть не успеешь. Стучать стучи, а про духов помалкивай!
– Можно?! – встрепенулся мальчишка.
– Нельзя!
– Так не помогу я тогда ничем, старший, да-а! Бубен надобен!
– Знаю я тебя! – нахмурился Егоров. – Стукнешь с перепугу, враз дозор колдунам выдашь.
– Не стукну!
– Сам не заметишь, как начнешь колотить. Нешто я не знаю, как сие в опасности случается. Здесь его оставишь, понял?
– Звал, атаман? – Остановившись поодаль, Силантий Андреев, спохватившись, стал отряхивать рубаху от налипшей щепы и хвои.
– Да, друже, – кивнул Иван Егоров, повернувшись к остяку спиной. – Поручение есть у меня для тебя зело важное… Кроме как тебе, никому не справиться.
– Сказывай, атаман, – пожал плечами казак. – Надо, так исполню.
– В дозор дальний хочу тебя отправить, Силантий, – закинув руки за спину, опустил взгляд к его ногам воевода. – На челне сем малом, в самое логово колдовское.
– Ныне отправляться?
– Обожди, казак, дай до конца о поручении сем рассказать, – вздохнул Егоров. – Не просто за подступами дальними следить придется, а под солнце чародейское уплыть и ближайший город дикарей здешних найти. Чтобы не деревенька малая, а хоть с полсотни хижин имелось и святилище большое, богатое. Ну, ты слышал, о чем я на круге сказывал. Идола нам надобно взять большого. Пудов на десять хотя бы. Чтобы каждый казак имел что в кошель себе положить, прежде чем миру остальному об удаче своей поведать.
– Так ведь поймают его колдуны здешние, пока до города хоть какого доплывет! – не выдержав, встрял в разговор Кудеяр.
– О том и сказываю, – поднял глаза на него казачий воевода. – На большом струге ничего особо не разведаешь, заметят. Малый же челнок можно корой и ветками хорошенько замаскировать, листвой прикрыть да незаметно меж караулами вражьими пробраться. Но пуще всего прочего надобно будет не облик свой, а мысли свои прятать. Колдуны здешние – мне сие на себе испытать довелось – мысли наши, как мы шаги и шорохи, слушают. За мыслями и следят. Мы так и с солью к ним в ловушку попали, и парочки иные, что уединиться пытались, сами себя врагу выдавали. Посему, чтобы незаметными быть, за время всего дозора надобно будет вам думать токмо о траве и листьях, ветках и цветочках. О том, какое все это вкусное и сочное. Дабы, мысли ваши слушая, чародеи вас за коров здешних богомерзких приняли. За ящеров травоядных.