– Отец Амвросий шаман могучий, да-а, главный шаман русский в ватаге вашей. Как его послать? Сила в нем большая, крест наговоренный, моления христианские все в памяти его лежат. А ну сгинет? – Остяк, цокая языком, покачал головой. – Нельзя отца Амвросия, беда может быть, да-а. Я шаман маленький, меня не жалко, да-а. Коли сгину, Ус-нэ, ты бубен мой проткни. Обязательно проткни, не то душа моя страдать будет, отойти от него не сможет. Гудеть в нем станет, плакать, томиться. Суком деревянным проткни и порви пошире в стороны…
Дева внезапно положила палец ему на губы и покачала головой:
– Молчи! И не думай даже, Маюни. Ты вернешься. Беречь стану бубен твой, пока не вернешься. Так и знай!
– Правда, Ус-нэ? – Мальчишке почему-то показалось, что дева говорит о чем-то большем, нежели его поездка в земли сир-тя. – Меня дождешься, да-а?
Устинья усмехнулась, скользнула ладонью вверх, растрепала его волосы, забрала бубен и отправилась к одной из новых башен, в первый ярус которой перебралась еще вчера.
Маюни, потоптавшись, повернул обратно к лодке, на ходу осматривая малицу. Раз уж русский воевода заставил расстаться с главным оружием, нужно было до рассвета нашить на одежду защитные амулеты от дурного глаза, порчи и темного слова. И вырезать хотя бы из коры нагрудный о́берег со знаком великого Нум-Торума, защитника людей. Имя небесного бога тоже способно защитить от черного чародейства проклятых сир-тя, спасти от их взгляда и навета.
Силантий и двое его помощников успели изрядно потрудиться над челном, цепляя вдоль бортов пушистые сосновые веточки. Досок сквозь них было уже не разобрать, однако контуры посудины все равно легко различались даже издалека.
– На бревно не похоже, да-а, – сказал Маюни, подойдя ближе. – На дереве сучья в стороны торчат, гладко не ложатся. Да-а. Надобно крупные ветки врастопырку привязать.
– Вяжи! – коротко разрешил десятник.
– Ага, – кивнул остяк. – Принесу щас…
Он ушел в направлении леса, где то тут, то там под ударами топоров падали деревья, вскоре вернулся с десятком свежесрубленных сучьев и тонких сосновых корней, принялся сноровисто приматывать ветки к лавкам и бортам. Через пару часов челнок и вправду стал больше походить на кусок обломанного ураганом дерева, нежели на творение человеческих рук.
– А ты молодец, остяк, – похвалил паренька Матвей Серьга. – Справный казак выйдет!
Между тем, пока Маюни возился с ветками, а Силантий пытался добыть для похода припасы, Ухтымка ходил за Кудеяром, нудно уговаривая:
– Скажи дядьке своему, пусть меня с собою возьмет! Друзья мы с тобой или нет? Нечестно так выходит, коли ты в дозор отправляешься, а меня тут, ако рогожу никчемную, бросаешь. Я тебя завсегда выручал, помогал, заступался…
Того, чтобы Ухтымка за него заступался, Кудеяр в упор не помнил, однако же все равно ощущал себя виноватым и без конца оправдывался:
– Ну, не я же решаю, кому плыть, кому оставаться! Силантия, вон, атаман своею волей определил. Он тоже попутчиков сразу назвал… Теперича менять слова не желает.
– Но он же дядька твой! Он тебя послушает. Ты токмо попроси жалостливее…
Кудеяр только вздохнул. Он уже честно пытался замолвить слово за приятеля, но Андреев каждый раз отмахивался:
– Баламут он и пустобрех! В дозоре послушание потребно и внимание. А он крутится вечно, словно шило в заднице застряло.
Однако Ухтымка был прилипчив как банный лист, и Кудеяр согласился заступиться за него снова. Впрочем – с тем же итогом.
– Да я же на отдыхе токмо веселюсь, пар спускаю! – в этот раз втиснулся в разговор и сам Ухтымка. – В походе же любой приказ без колебаний сполняю, десятник! Нешто первый раз воюю?
– Тут не просто сполнять надобно, тут даже в мыслях послушание надобно, ровно с заповедями библейскими! А у тебя без хохотунчика ни единого шага не выходит.
– И наяву, и в мыслях все исполнять стану, десятник, вот те крест! – размашисто осенил себя Ухтымка.
– Он же с десятка нашего, дядя! – опять вступился за приятеля Кудеяр. – Нехорошо выходит: сами отправляемся, его оставляем.
– Как мне после позора такого казакам в глаза смотреть, десятник? – моментально подхватил голубоглазый паренек. – За что от доверия отказали, отчего изгнали?
– Ладно, – сломался Силантий Андреев. – Но чтобы слушался с полуслова!
– Христом-богом клянусь!
– Беги к Коське, мясо режь, – распорядился десятник. – Как соль первая будет, ломти натрешь, в корзину и в челнок отнеси. Сиверов знает, ему сам воевода приказал первую соль мне отдать. Не голодным же нам по рекам шастать?