«А говорят, что с ведьмой встреча к несчастью, — почему-то подумал он уже в кузне. — Вот и верь после этого приметам. Ведь повезло-то им всем аккурат после того, как его Словиша эту Константинову лекарку на речном берегу узрел и прямо в княжий терем приволок. Ишь ты».
Он еще раз хмыкнул, покрутил головой и приступил к работе.
Глава 5
Викинги
И еще одна нечаянная радость вскоре подстерегла Константина.
Давненько пристань в Ожске не была столь многолюдна, как в тот теплый летний вечерок. Людской гомон, то разделявшийся на разные голоса, то вновь сливавшийся в одно журчащее, гудящее, звенящее облако, окутывал густой пеленой старенькую ветхую пристань, стелился по грубым бревнам сходней. Суровее и сдержаннее всего вился он вокруг необычно больших, явно не славянских ладей, где степенно вышагивали суровые светловолосые люди, одетые преимущественно в кожаные штаны и меховые безрукавки. Там же, где было больше всего народу, включая горожан самого Ожска, он радостно вздымался высоко под небеса.
Шутки да прибаутки густо смешивались с отчаянным надрывным спором из-за лишней куны или ногаты. Вели его наполовину на пальцах, наполовину на ломаном русском языке, который сознательно корежился трудовым ожским людом в серых посконных рубахах и таких же штанах, чтобы понятнее было плечистым воинам с мечами, пристегнутыми, в знак мирных намерений, за спиной. И били уже по рукам в знак того, что наконец-то договорились, сплетая воедино две корявые широкие пятерни с заскорузлыми сухими мозолями на ладонях, по расположению которых человек сведущий мог бы запросто определить профессию почти любого из мастеровых людей.
Константин, возвращавшийся в очередной раз из деревушки, где проживала Купава, истомленный донельзя жгучими поцелуями и бурными женскими ласками, слегка удивленный происходящим, мгновенно сбросил с себя полусонную истому и насторожился. Однако картина, открывшаяся его взору, была столь мирной, хотя и необычной, что опасения тут же схлынули с него, оставив лишь налет удивления — что это за купцы пришли и почему у них так много воинов.
Впрочем, на все вопросы дал ответы проворно подскочивший к князю огнищанин. На лице его маковым цветом распустилась довольная улыбка, а нос так заметно шевелился во все стороны, что со стороны казалось, будто он пританцовывает.
— Радость у нас, княже, — радостно выпалил он и тут же пояснил: — Вишь торжище какое. И я успел продать кое-что гостям заморским, да с немалой выгодой.
— Так уж и заморским? — переспросил Константин скептически.
— А как же! — возмутился такому недоверию Зворыка. — Они ведь через море студеное переплыли. В греки едут, на службу наниматься в Царьград. А туда, вестимо, одна дорожка — по Волге, да в Оку, а уж с Оки на Проню, после чрез Рясский волок, а там уже и Днепр-батюшка развиднеется. Старший-то у их ватаги по-нашему хорошо разумеет, с ним я и сговорился насчет припасов, которые ему в дорогу надобны.
— На службу, говоришь, — задумался Константин, и неожиданная мысль пришла ему в голову, когда он еще раз внимательно окинул взглядом ладьи неожиданных залетных гостей. — А когда ж они в путь наметили выдвигаться?
— Поутру. Им дотемна до волока добраться надо, — охотно поделился полученными сведениями Зворыка, и тут же улыбка его стала еще шире, хотя только что князю казалось, что это уже невозможно. — А вот и набольший их, Эйнаром его кличут.
Подошедший из толпы русобородый мужчина, на голову выше всех остальных, хотя тоже немаленьких, возвышался над огнищанином, стоящим рядом, как боярская хоромина над избушкой смерда. Причем не только рост у него был богатырский. Огромные руки, увитые буграми мускулов и сгустками мышц, обнаженные до плеч, явно намекали на то, что их владелец при желании в состоянии укротить крепкого бычка-трехлетку, а то и матерого пятигодовалого. Запястья стягивали широкие браслеты с рядом узоров и загадочных значков, глубоко врезавшихся в толстые серебряные обручи.