Шесть минут. Семь. Восемь.
Когда истекла двенадцатая минута, Цодер повернулся к Баумеру и весело хихикнул.
— Кому везет в любви, не везет в саботаже, — громко сказал он. — Ничего не выходит, Баумер. Сердечная деятельность чуть-чуть усилилась. Но пациент никак не реагирует на это. Наш стрихнин не помогает. Теперь надо положиться на природу и ждать.
— Ждать? Нет, ждать я не намерен! — вспылил Баумер. Он выхватил из нагрудного кармана позолоченный перочинный нож. — Если ваш стрихнин не действует, у меня найдется более сильное средство! — Он щелкнул одним из маленьких лезвий.
— О господи! — в ужасе закричала сестра Вольвебер. — Да что это вы задумали, герр Баумер?!
— Вон отсюда! — приказал ей Баумер.
— Одну секунду! — Цодер поднялся со стула, став между Баумером и койкой Веглера. — Здесь распоряжаюсь только я.
— Что-о?
Бессильно повисшие вдоль тела руки Цодера начали дрожать.
— Здесь распоряжаюсь только я, — повторил он. — Вам не удастся привести этого человека в сознание. Вы его только убьете. А пока он здесь, я за него отвечаю. Прошу вас, Баумер, не надо. Еще несколько часов — и он, быть может, очнется.
— Вы мне это еще ночью говорили, — яростно огрызнулся Баумер. — Откуда я знаю, очнется он или нет?
— Вы и не можете знать. Я тоже не могу ручаться. Но если вы станете его пытать, вы его убьете. За это я ручаюсь.
— Ну что ж, и убью! Это мое дело.
— Все, что происходит в больнице, — мое дело! — захлебываясь, крикнул Цодер. — Я не желаю попасть в гестапо, где десять врачей будут давать показания против меня! Они скажут, что возможность допросить государственного изменника потеряна потому, что я не выполнил элементарных правил медицины! Я не могу удержать вас от этой идиотской затеи, раз уж вы так решили. Но только не здесь. Вызывайте полицию. Забирайте его отсюда. Тогда вы будете отвечать, а не я!
— А, будьте вы прокляты! — воскликнул Баумер. — Ладно! — Он беспомощно пожал плечами, уже сдаваясь. — Ладно, ладно! Дайте мне знать, когда он очнется.
Понурившись и опустив плечи, он вышел из палаты.
— Доктор, неужели он и вправду хотел сделать это? — испуганно прошептала сестра Вольвебер.
Цодер не ответил. Руки его тряслись, лицо было мертвенно-бледным.
— Неужели он действительно собирался сделать такое?
На лице его медленно появилась хищная улыбка.
— Бросьте, бросьте, — сказал он. — Этот человек — изменник. Вы хотите сказать, что вам его жаль?
— Нет, нет, конечно нет, — всполошилась сестра. — Раз он изменник, то… Но все-таки это бесчеловечно…
— Хорошенькое дело! — сказал Цодер. — Какая же вы немка после этого? Ведь в наших концлагерях изменников так и учат: плетью, зажженной сигаретой в глаза, палкой по паху…
— Боже, что вы говорите! — с подавленным стоном воскликнула сестра Вольвебер. — Как вам не стыдно! Вы просто чудовище. Немцы никогда так не поступают.
— А почему бы нет? — хихикнул Цодер. — Ведь это изменники, как же с ними обращаться? Думаете, я лгу? Спросите-ка наших эсэсовцев.
Сестра Вольвебер молча таращила на него глаза: ее пухлая, добродушная физиономия выражала полнейшее смятение.
— Ну ладно… смеряйте ему еще раз температуру и идите по своим делам, сестра. С ним сейчас уже не нужно возиться. Если он придет в себя, мы это легко узнаем — он будет реветь во всю глотку: «Дайте воды!»
Цодер ухмыльнулся и вышел. Как только он очутился за дверью, улыбка сбежала с его лица и все тело словно обмякло. Он шел по коридору так, словно на ногах у него были кандалы. Войдя в свою приемную, он прошел через смежную комнату в кабинет электротерапии. Пастор Фриш, лежавший на столе, быстро сел. Цодер молчал; пастор спрыгнул на пол.
— Ну? — спросил он.
Не глядя на него, Цодер медленно ответил:
— Все в порядке. — Он почти рухнул на табуретку. — Дело сделано. Я впрыснул воду. Баумер не заметил.
— A! — сказал Фриш, глядя на Цодера блестящими глазами.
Цодер неожиданно заплакал. Он сидел очень прямо, кусал губы, и по лицу его катились горячие слезы.
— Я не помог своей дочери, — сказал он надорванным от горя голосом. — Я помог Веглеру, а родной дочери не помог. Я позволил ей умереть ужасной смертью… ужасной…
— Ее уже не вернешь, — прошептал Фриш. — Теперь она обрела покой.
— Да, — сказал Цодер, задыхаясь от слез, — но я не помог ей. И мне нет покоя.