— Это неправда!
Кер шлепнул ее по губам. Женщина охнула, но он не дал ей произнести ни слова.
— Как вам не стыдно! Третьего дня местный ортсбауэрфюрер приходил по вашей просьбе на завод. Вы думаете, я этого не знаю? Довольно врать! Вы ведете себя, как ребенок. Прекратите сию минуту, не то я вас отшлепаю, как маленькую! — Он нагнулся над ней. — Так я и сделаю. Вот возьму, положу вас поперек колен и вздую, фрау Линг.
Женщина расплакалась. Кер смотрел на нее сверху вниз, лицо его было сердито, но глаза смеялись.
— Ну, хватит, хватит… Слушайте меня: вы боитесь, что, если вы скажете правду, я подумаю, будто вы заодно с Веглером. Нет, я этого не подумаю. Вы не враг своего отечества. Да бог с вами, ведь это вы позвали охрану и спасли завод! — Он внезапно схватил ее за плечо. — Или вы скрываете что-нибудь серьезное? Может, вы в самом деле были с ним заодно, а? Может, вы просто поссорились со своим любовником, потому и выдали его?
Вскинув на него глаза, Берта отчаянно запротестовала:
— О нет, нет!
— Так что, быть может, топору предстоит двойная работа, а? — безжалостно продолжал Кер. — Топор не очень-то разборчив, знаете. Женщина ли, мужчина — ему безразлично. Голова все равно скатится в корзину.
И Берта сдалась — ведь она заранее знала, что рано или поздно ее заставят сдаться. С детских лет она слишком хорошо усвоила, что в мире, управляемом мужчинами, женщина абсолютно беспомощна. Иногда можно выкрутиться с помощью хитрости или улыбки, но в конце концов все сводится к одному: они всегда сумеют обойти женщину. И она громко зарыдала, не только потому, что Кер — мужчина, стало быть, доверять ему нельзя, и не только от страха, что он может сделать с ней все что угодно, — и кто знает, в какую ловушку загонит ее его мужской ум, — но потому, что в эту минуту она почувствовала, как унизительна вся ее жизнь, и это вечное унижение как-то повинно в том, что она так страшно предала человека, которого любила. Но, уже сдавшись, она старалась как-нибудь извернуться — этому она тоже научилась с детства, — рассказать Керу не больше, чем следует, уступить, но уступить хитро. Она отняла руки от лица.
— Я так напугалась. Я не знала, что мне за это будет.
— Ничего вам не будет, ничего!
— Да, я собиралась выйти за него замуж.
Кер сочувственно кивнул.
— Сегодня ночью, — продолжала Берта, — он был у меня. Потом ушел — я думала домой, в барак. Пошла в свою комнату. Разделась и легла. И вдруг увидела его — это я вам уже рассказывала. И потом было все так, как я говорила. Истинная правда.
— Почему он это сделал? Вот что я хочу знать.
На лбу ее появилась морщинка. И снова Кер по глазам увидел, что она хитрит, и на этот раз по-настоящему разозлился.
— Не знаю.
Кер сильно хлопнул по столу ладонью.
— Слушайте, вы!..
— Подождите, герр комиссар, я как раз хотела сказать… Я не знаю почему, но…
— Ну? Я не могу сидеть тут всю ночь, уважаемая!
— Он… — (А стоит ли говорить про это? Поверит ли он, что она готова ему помочь, или она запутается еще больше?) — Он сказал, что должен что-то сделать.
— Поджечь сено?
— Он не объяснил, что. Просто сделать одно «важное дело», так он сказал. Он хотел, чтобы я обещала наперед, что буду ему помогать.
— В чем помогать?
— Он сказал — в одном деле.
— В каком деле?
— Да я же про это и толкую, герр комиссар. Он сказал, что мы оба виноваты перед поляком.
— Виноваты? Что это значит?
— Так он сказал. Мне тоже тогда подумалось: вот глупость-то! Не знаю, что бы это значило.
— Кто этот поляк?
— Пленный — у меня на ферме. Работник. Я его купила.
Лицо Кера прояснилось.
— Веглер связался с этим поляком, да?
— Нет.
— Нет? Ничего не понимаю. А откуда вы знаете, что нет?
— Я привезла поляка третьего дня. Когда же бы он успел?
— Вы уверены?
— Конечно, герр комиссар. Вилли его и в глаза не видал.
— Тогда почему он сказал, что виноват перед ним?
— Вот этого-то я и не знаю. Я всю ночь ломаю себе голову. Наверное, он свихнулся.
— Почему вы так думаете?
— Ну, сделать такое… и, главное, ни с того ни с сего.
— Откуда вы знаете?
— Он всегда был таким патриотом. Его сын…
— А он всегда был патриотом?
— Конечно.
— У вас не было никаких подозрений? Он никогда ничего такого не говорил?
— Мне-то? — Сердце ее заколотилось. — Неужели вы думаете, что я не донесла бы, скажи он хоть слово? За кого вы меня принимаете, герр комиссар? В конце концов, я…
«Ты женщина, — сказал про себя Кер, — и один бог знает, что у тебя на уме». Он прислонился к столу и нахмурился.