— И они не замешкаются и не надсадятся, — вставил Иван.
Семён Иванович озадаченно посмотрел на одного брата, на второго:
— Ну братовья у меня!.. Молвлю вам не в укор — в поучение, а вы, как два пустых ведра на коромысле, бренчите, понять не хотите. Вот хоть ты, Андрюха, представь себе. Стал ты великим князем — все заботы твои! Отчину против врагов оборонить да как её богаче соделать. И хоть ты и великий князь, а смертен, как черносошный холоп, и знаешь, что всё накопленное тобой и соделанное кому-то другому достанется. Для кого ты больше будешь радеть — для сына родного или же для дяди? A-а, что молчите?
— Вестимо, для сына, — сказал Андрей, соглашаясь.
Но у Ивана, видно, оставались сомнения, он вышел как бы невзначай на гульбище, прикрыл козырьком ладони глаза от слепящего низкого солнца, всматриваясь в даль, стоял прямой и отчуждённый. Пламень заката обтекал его широкие плечи, золотил светлые кудри, жемчужная серьга покачивалась в ухе.
— Обижаешься на нас, Ваня? — робко молвил Андрей, не переносивший огорчения брата.
Тот не оборачиваясь повёл плечом, сказал глухо:
— Обижаюсь? Пошто?..
— Да разговор-то наш — одно умодвижение, и не боле, — вставил Семён.
— Мне всё равно, — повторил Иван. — Никак скачет кто-то, столб пыли так и вьётся.
— Где? — вскрикнули в один голос Семён с Андреем.
— В Занеглименье.
— Мой скоровесгник, должно! — Семён Иванович спешно затопотал вниз по ступенькам вислой наружной лестницы.
В Кремле поднялась суматоха:
— Едут! Едут! Едут!
5
Батюшка Акинф и дьякон Акиндин вышли с образами Спаса и Богородицы встречать невесту и её родителей. Поскольку у жениха родителей не было, вместо них вышли с хлебом-солью братья. Всё было предусмотрено, всё чин чином. Семён Иванович чуть в стороне восседал на высоком коне — он ведь не просто жених, но князь, к тому же великий, ему пешим невместно.
Конь был редкой соловой масти. На нём шитая золотом белоснежная попона, наборная уздечка с серебром и с алмазным налобником. Под стать и всадник наряжен — богато да празднично.
День догорал, от стены и Боровицкой башни падала длинная тень, и как раз в эту тень въехали запряжённые гусем крытые колымаги. На звоннице Иоанна Лествичника бухнули в колокола.
У Красного крыльца остановился первый возок. Семён Иванович молодцевато соскочил с седла. Открылась обитая серебром дверца колымаги, Семён Иванович увидел невесту. Среди встречающих произошло немое замешательство: невеста-то раскрывкой!
Первым шагнул из возка на землю сам князь. Ещё не разглядев его лица, Семён Иванович со смятением заподозрил, что это не Фёдор Святославич, а когда тот поднял голову, все удивлённо ахнули: перед ними стоял со смущённой улыбкой холмский князь Всеволод.
— Бью челом, великий князь. — Всеволод почтительно склонился, коснувшись правой рукой земли. — Прости, что без упреждения нагрянули. Всей почти семьёй мы к тебе. Вот сестра моя Марья, вот матушка...
Седая и присугорбленная вышла из возка княгиня Анастасия, вдова убитого в Орде Александра Тверского. Никогда прежде не видал Иван старшего брата таким растерянным. Ястребиные глаза его забегали, Семён Иванович и слов не находил, только ерошил рудые волосы.
— Вы чего, с добром иль с худом?
— Со своим худом к тебе за добром, — с долей подобострастия сказал Всеволод. — Аль прогонишь, великий князь?
Семён, не отвечая, приосанился, потому что из открытой дверцы показалась Мария, тревожно и с любопытством взглядывая узкими, как листья ивы, зеленоватыми глазами. На высоком выпуклом лбу её лежали в беспорядке густые короткие пряди.
— Что ты? Не всякий нежданный гость хуже татарина. Иные даже очень желанны!
Иван с Андреем переглянулись мимолётно. И голоса они такого у Сёмки не слыхивали, густого да сладкого, аки патока. Андрей простодушно заулыбался во весь рот.
— Милости просим, с дороги да с устатку первое дело поснедать, — с мягким достоинством выпевал Семён Иванович, Непроизвольно и быстро обласкивая взглядом княжну Марью.
— Сластолюбец у нас Сёмка, — шепнул Андрей, закрывая рот ладонью, чтоб не рассмеяться.
Всеволод было заколебался, но Анастасия решительно возразила:
— До снеди ли, князь! С горем большим мы к тебе.
По годам она годилась Семёну Ивановичу в матери, но была тонка и легка, как и дочь её Марья.