В Лойе Фердинанд оставил Гонсалво де Кордову командиром испанского гарнизона. И Кордова, и Кадис говорили на языке мавров, как и многие другие знатные вельможи Андалусии, но Кордова обладал дипломатическими талантами и поэтому был лучшей кандидатурой на пост коменданта.
Из Лойи король повёл свои войска на город Маклин и бомбардировал его, используя сотни пушек до тех пор, пока от стен не стали лететь искры, словно они были охвачены огнём.
В великолепном настроении он писал королеве: «Мавры называют Лойу правым оком Гранады. Они же называют Маклин щитом Гранады. Я ослепил око. Приезжай и посмотри, как я разобью щит вражеского государства, потому что твоё присутствие всегда вдохновляет войска не меньше, чем оно вдохновляет меня. Твой Фердинанд».
Изабелла почувствовала, что нужна ему. Он уже давно держал армию в состоянии постоянной боевой готовности. Миновала ещё одна весна; пятьдесят тысяч солдат, крестьян по рождению, жаждали оставить оружие и взяться за ручки плуга, ощутить знакомый запах свежевспаханной земли вместо запаха пороха. Они купались в лучах своих побед, но война становилась бесконечной. Тем временем их жёны, дети и поля оставались в одиночестве. Солдаты должны были вернуться домой, иначе вскоре мог начаться голод.
Изабелла написала:
«Конечно, я приеду. Но хорошо ли защищены твои войска на случай нападения? Совершенно ли безопасен лагерь в случае внезапной атаки со стороны мавров?»
Изабелла удивила Фердинанда. «Моя дорогая, все меры предосторожности приняты, — писал он в ответ. — Не беспокойся. Ты не могла бы быть в большей безопасности в Вальядолиде. Приезжай!»
Затем Изабелла поразила всех. Она действительно приехала, и приехала не одна. Она привезла с собой двоих королевских отпрысков. Принцесса Изабелла ехала рядом с матерью на высоком белом жеребце, который был двойником собственного боевого коня Изабеллы. Их уздечки были изготовлены из малинового атласа, дамские сёдла сверкали золотыми и серебряными украшениями. Сейчас было не время носить доспехи; на матери и дочери были широкие юбки из зелёного бархата, под ними шуршали нижние юбки из великолепной пурпурной парчи, головы обеих украшали изящные чёрные маленькие шляпки, обрамленные жемчугом и золотой вышивкой.
Позади них в ярких жёлтых замшевых бриджах и коротком чёрном плаще верхом на пони ехал маленький принц Хуан. Он был слишком юн для шпор, и у него ещё не было шпаги, но рука его уверенно покоилась на украшенном драгоценностями кинжале у пояса. Кардинал Мендоса ехал рядом с ним на муле, чтобы не слишком возвышаться над принцем. В глазах его мерцал горделивый огонёк, когда он смотрел на насупившегося мальчика.
— Потерпите немного, ваше высочество. На будущий год или через два вы будете тоже сражаться с маврами.
Позади кардинала группа монахов в плащах с капюшонами шла босиком в ряд по двое, высоко неся на кончике позолоченной пики серебряный крест. Крест был подарком папы, полученным Изабеллой и Фердинандом из Рима, знаком благословения их похода. Ниже креста висела сломанная цепь, в которую когда-то был закован в тюрьме мавров христианский пленник...
На следующий день король и королева вместе с детьми проводили смотр войск на залитой солнцем равнине неподалёку от Маклина под взглядами мавров, собравшихся на стенах. Батальон за батальоном салютовал королевскому семейству, маршируя перед ними. Лошади были вычищены до блеска, доспехи и оружие сверкали, в войсках царило воодушевление: присутствие королевы и её детей здесь, так близко от врага, было особым стимулом для них и для всей Испании, ради которой они сражались.
На стенах Маклина чёрные глаза мавров сверкали от ненависти. Они ненавидели серебряный крест. Они ненавидели испанские знамёна, гордо развевавшиеся в поле: замки Кастилии, львы Леона и малиновые перекрещивающиеся полосы Арагона. Они ненавидели пятидесятитысячное войско. Но самую большую ненависть вызывала у них фигура женщины в зелёном платье, которая была ответственна за все их бедствия. Она являлась самим воплощением христианской Испании, тем, кем не смог стать ни один монарх со времён Карла Великого. Она настолько презирала мавров, что ни разу не бросила ни одного взгляда в сторону Маклина. Она была настолько уверена в победе, что даже привезла с собой своих детей. Она гениально претворила в жизнь совершенно новую концепцию завершения самой продолжительной войны в истории человечества. Через семьсот лет после её начала появился испанский воин, — невероятно, но им оказалась женщина, — презиравший неожиданности и открыто демонстрировавший свои боевые приготовления перед началом войны. Они не были к этому готовы. В этом было что-то сверхъестественное, как ангельское или дьявольское провидение, или внушающая ужас беспристрастная воля самого Аллаха, предопределённая судьба...