— Будем надеяться, что сейчас он вне опасности, — у Каррилло есть солдаты.
Но Беатрис не смогла полностью успокоить Изабеллу, и та провела бессонную ночь. Она снова и снова вспоминала слова Медины Сидония: «Королева Хуана — шлюха и отравительница; следует поставить свечу тому дьяволу, который способствовал рождению её мёртвого ребёнка». Было ясно, что королева Хуана, страдая от потери наследника мужского пола и доведённая до отчаяния при мысли о перспективе усиления фракции знатных вельмож, сомневавшихся в законности происхождения маленькой Белтранехи, совершила покушение на жизнь принца, который был всеми признан как законный отпрыск королевского дома, на брата Изабеллы дона Альфонсо. Быстро, отрывочно герольд, стоявший в тени зубчатой стены во время беседы Изабеллы с королём Португалии, прошептал всё это на ухо Беатрис. Сразу же после рождения мёртвого сына королевы Хуаны отряд пехотинцев арестовал дона Альфонсо, заявляя, что действует от имени короля Генриха, и заключил его в алькасар в Мадриде, маленьком городке в лесистой местности, известной только дикими зверями и разбойниками, которые частенько скрывались в мрачных окружающих его эвкалиптовых и сосновых лесах. Там сначала она заставила его голодать, а потом послала ему обильную еду.
— Но охотничья собака принца, Герцог, тоже оказалась в заточении вместе с хозяином, — сообщил герольд, — и принц, движимый сочувствием и заботой, дал ей поесть первой. Животное забилось в судорогах и вскоре сдохло.
— Остальная часть сообщения герольда внушает надежду, — сказала Беатрис, снова и снова во время долгого пути из Андалусии повторяя успокаивающие слова: — У тебя есть друзья, дорогая Изабелла, друзья там, где ты меньше всего ожидаешь их обнаружить. Например, этот герольд и другие друзья, гораздо более сильные.
И она принималась рассказывать, как дон Альфонсо ухитрился подкупить или убедить одного из стражников отвезти архиепископу Каррилло его просьбу о помощи.
— Каррилло всегда обожал тебя, и он любит Альфонсо как собственного сына. Он пошлёт своих солдат. Король не осмелится противостоять прелату Кастилии. Это будет означать гражданскую войну.
— Гражданская война в этом случае будет справедливой войной, — воскликнула Изабелла, и зелёные огни в её глазах засверкали, — Бедный мой брат. Но, должно быть, королева сошла с ума! — И она снова зарыдала. — О, моя бедная Кастилия!
Угроза гражданской войны становилась всё ощутимей, по мере того как они продвигались к северу. Она ощущалась в самом воздухе, чувствовалась в отношении людей, которые стояли вдоль дороги, без энтузиазма приветствуя проезжающих, а иногда просто молча и враждебно глядя на растянувшуюся цепочку всадников. И эту враждебность они даже не пытались скрывать. Некоторые города закрывали свои ворота перед королём Генрихом и отказывались впустить его — непростительное оскорбление для испанца, открытый акт непокорности королю Кастилии. Единственным ответом короля Генриха в отсутствие советов королевы было то, что он становился всё мрачнее и проклинал свою сводную сестру.
— Это всё твоя вина. Ты строишь против меня козни. Все выступают против меня.
— Если бы вы позволили мне повидаться с братом, если бы только я могла убедиться, что он всё ещё жив, то я бы доказала вашему величеству, что я невиновна.
Но король выглядел неуверенным, бормотал с подозрением: «Нет, нет, ты не поедешь в Мадрид», словно боялся того, что она может там увидеть. Он удвоил стражу, охранявшую Изабеллу и Беатрис. Знаменательно, что охрана состояла из мавров.
— Я отдал приказ этим синьорам следить за тобой и твоей подругой, — заявил он. — И если вы попытаетесь бежать, я разрешил удержать вас всеми возможными способами, моя дорогая сестра. Я надеюсь, ты меня поняла.
Изабелла вздёрнула вверх подбородок, чтобы продемонстрировать уверенность, которую вовсе не чувствовала. Даже Беатрис, обычно такая дерзкая и отважная, выглядела испуганной. Они были отделены от остальных женщин их группы и, как пленницы, окружены людьми в тюрбанах. Это были привилегированные мавры, которым Генрих, чтобы прибавить экзотичности своему двору, позволил привезти с собой в Кастилию гаремные обычаи языческой Гранады. Было хорошо известно, что смуглым миловидным иноземцам — а Генрих не привечал никого, кто не был миловидным, — стоило только заикнуться об интересе к девушке из Кастилии, и король тут же старался удовлетворить их желания. Если это была девушка из высокопоставленной семьи, то на неё оказывалось давление, чтобы она была поприветливее к знатному представителю мирного соседнего государства; если же девушка была простолюдинкой, то она просто исчезала. Разгневанные отцы и рыдающие матери напрасно взывали к королю, который всё отрицал, или обращались в суды, которые не могли ничего сделать для возвращения пропавших дочерей. В то, что Генрих позволит подобным образом поступить с Изабеллой Кастильской, принцесса поверить не могла, но она боялась за Беатрис. В том настроении, в каком находился король, он был совершенно непредсказуем.