— Этот люк как раз над главными воротами башни, поэтому он так велик, — объяснил де Кабрера. — Я часто открываю его, чтобы подышать свежим воздухом, и случилось так, что я видел, как вы вошли в башню.
— Вы всегда здесь живете?
— Я имел честь уступить мои комнаты инфанте и вам.
Беатрис подошла к зияющему отверстию и наклонилась над ним.
Де Кабрера схватил её за руку.
— Осторожнее! — Он произнёс эти слова резко, будто обращаясь к непослушному ребёнку.
Беатрис позволила отвести себя в сторону.
— Я очень боюсь высоты, — призналась она, — но мне хотелось посмотреть.
— Я лучше закрою это отверстие, — сказал он. — Если с вами что-то случится, то мне лучше будет броситься вниз вслед за вами.
Над любым другим мужчиной Беатрис бы просто посмеялась: «Разве вам не всё равно, упаду я или нет?» Но у неё почему-то не было желания дразнить коменданта, лицо которого было мрачным и решительным.
— Я не понимаю, дон Андрес.
— Если король Альфонсо выиграет войну, он повесит меня за то, что я не уследил за лучшей подругой его сестры. Если победит король Генрих, то он повесит меня за то, что я позволил вражескому шпиону побывать в его сокровищнице. Вот так обстоят дела, сеньорита. Ваше присутствие здесь чревато неприятностями, хотя я и не хотел бы, чтобы вы уходили.
— Я уйду сейчас же, дон Андрес.
— Я уже закрыл люк, не так ли? Разве вам так уж необходимо идти?
— Я вообще не должна была сюда приходить. Я знала о приказе королевы Хуаны, но была сердита на весь мир: мне до смерти надоело быть пленницей.
— Я благодарю Бога за то, что вы пришли.
— Тем не менее я опоздаю к обеду, если ещё задержусь.
Он промолчал.
— Почему комендант крепости никогда не обедает вместе с королевой, дон Андрес?
Де Кабрера задумался.
— Позвольте мне показать вам портрет моего отца, сеньорита. — Он подвёл её к одному из портретов, висевших на грубой каменной стене комнаты.
Портрет изображал престарелого гранда Кастилии, на шее которого висела министерская цепь, с длинной неухоженной бородой патриарха времён Старого Завета. Его плечи были укутаны мантией с длинной голубой бахромой, какие носили евреи на молитве с незапамятных времён.
— Он был министром финансов покойного короля, — сказал де Кабрера. — И умер ещё до моего рождения. Моя мать, христианка, вырастила и воспитала меня в истинной вере. Но королева Хуана утверждает, что я еврей и что она не сядет за один стол с евреем.
Беатрис была озадачена. Ведь у любого гранда, даже у маркиза Виллены, есть хоть капля еврейской крови — достаточно покопаться в его родословной.
Дон Андрес продолжал:
— Я считаю, что в жилах наших знатных семейств течёт много крови евреев, особенно на юге. Было бы странно, если бы её не было после семи веков пребывания евреев в Испании. Что же касается меня, то, вероятно, моя христианская вера простирается не так далеко в прошлое, как хотелось бы королеве.
Этого было достаточно, чтобы успокоить Беатрис де Бобадиллу; и она подтвердила это со своей обычной прямотой. От благодарности щёки дона Андреса порозовели. Он взял Беатрис за руку и почтительно поцеловал.
— Моя сеньорита, я целую ваши руки...
Она не стала отнимать руки, хотя этот поцелуй был далёк от обычного лёгкого прикосновения губ, продиктованного простой вежливостью.
— А если бы я не контролировал себя, — добавил он с улыбкой, — я расцеловал бы и ваши ноги, воплотив в действительность слова: целую ваши руки и ножки.
Беатрис никогда не думала, что кто-нибудь и в самом деле так делает.
— Это устаревшее и довольно глупое выражение, — ответила она. — Но очень приятно его слышать.
— Когда-то эти слова отражали реальные действия, сеньорита. Это выражение ведёт своё происхождение от мавров: рабы у мавров всё ещё целуют руки и ноги своего хозяина.
— Я знаю, что не слишком образованна, сеньор комендант, — Беатрис коснулась чернильного пятна на его руке. С помощью этого лёгкого жеста ей удалось освободить свои руки: Андрес де Кабрера, по-видимому, собирался держать их всё время.
— О, чернила, — засмеялся он. — Помимо охраны сокровищ короля Генриха я также должен каждую неделю пересчитывать их и заполнять свои книги; хотя он никогда не смотрит их. Но как я уже говорил вам, я слишком дисциплинирован и продолжаю выполнять эту обязанность.