Был не самый подходящий момент, чтобы спорить о том, что Андрес де Кабрера не евреи.
— Я всегда гордилась дружбой с ним, — просто сказала она.
— Хорошо, хорошо...
Фердинанд запечатлел прохладный поцелуй па её щеке и в тот же день покинул Сеговию. Он поцеловал инфанту в губы, потрепал её по подбородку и улыбнулся:
— Это одна из моих прогулок, дочка, чтобы уничтожить несколько грязных французов. Я не задержусь. Помолись за меня хорошенько.
— Да, папочка, — ответила девочка, широко раскрыв глаза. Разве человек встречается во время прогулок с грязными французами? И уничтожает их?
— Ты должна говорить «отец мой», а не «папочка», — поправила Изабелла.
— Ради всего святого, не будь такой строгой с малышкой, — сказал Фердинанд.
Это были его последние слова, мягкий упрёк, прежде чем он направился на войну, где легко мог встретить свою смерть. Изабелла понимала, что он, должно быть, говорил и слова прощания — он всегда был безупречно вежлив, прежде чем он сам, Вальдес, Кордова и остальные кабальеро из его личной свиты выехали за ворота алькасара. Но каковы были вежливые слова, произнесённые им на прощание, она не могла припомнить: возможно, это были небрежно-традиционные: «Я целую ваши руки, ваши ноги». Если его рассердил её упрёк инфанте, то почему он не накричал на неё или не выругался, как иногда ругалась Беатрис де Бобадилла? С чем легче жить, с огнём или со льдом? Но в любом случае она знала точно, что её муж — стойкий и мужественный человек. Спокойная храбрость, отличающая короля, гораздо лучше, чем невоздержанность и малодушие. Лучше для блага государства.
Иногда в своих молитвах она повторяла: «Пресвятая Мария, ты, кому лучше всего известны тайны женского сердца, скажи мне, почему я была рождена принцессой, а не крестьянкой? Это так трудно — думать только о делах государства, когда я так молода».
Затем она вспомнила о Жанне д’Арк, которая была рождена крестьянкой, и ей стало стыдно. Жанна д’Арк тоже была молода и тоже посвятила всю свою жизнь служению государству. А её жизнь закончилась в возрасте восемнадцати лет огненной агонией, которая и была её предназначением.
Отсутствие Фердинанда было длительным. Приезжавшие от него курьеры привозили новости о сражениях, изложенные формальным официальным языком, такие же безликие, как и те новости, о которых болтали в городе.
Изабелла вышивала покрывало на алтарь, учила инфанту читать. Она работала как заправская швея до тех пор, пока глаза её не становились красными и пальцы не начинали болеть, трудясь всё свободное время над тем единственным, что она теперь могла сделать для Фердинанда: шить ему рубашки. Она с детства умела хорошо шить.
— Строчка так же хороша, как и у монахинь, — иногда, иронически поджав губы, говорила Изабелла Беатрис.
С тех самых пор, когда Фердинанд надел первую изготовленную ею после свадьбы рубашку, он отказывался носить другие.
Послания Фердинанда — она не могла назвать их письмами — были полны хороших новостей.
«Наша артиллерия косит французов как косой. Вскоре они все вернутся туда, откуда и пришли. Король, мой отец, продолжает пребывать в добром здравии».
«Прошу тебя, сделай так, чтобы мой друг дон Андрес де Кабрера сообщил мне о состоянии короля Генриха, чьё здоровье, как я слышал, не очень хорошее. Настроение моих солдат улучшается при виде мёртвых французов после каждого сражения. Только некоторые из погибших были знатными вельможами — это чисто французская манера вести сражение руками крестьян и торговцев».
Смерть, которую Фердинанд почитал столь побуждающим фактором среди низших слоёв, дважды нанесла визит и в Кастилию.
Благодаря одной из прихотей судьбы фаворит короля Генриха маркиз Виллена умер в кресле брадобрея, в то время как мастер завивал и питал благовониями его короткую жёсткую бороду. Это случилось четвёртого октября, в тот самый день, когда церковь чтила память одного из самых скромных, добрых, открытых к общению святых, — Франциска Ассизского, который не чуждался проповедовать даже среди зверей и птиц и благословлял огонь, с помощью которого прижигали болезненные раны, называя этот инструмент пытки братским. Кардинал Мендоса, молясь за душу Виллены, напрасно пытался найти сходство между ним и святым Франциском, чтобы использовать эту параллель в речи на похоронах.
Помня о своём долге, Изабелла отправила письмо с соболезнованием королю Генриху, который па него не ответил. На несколько недель он предался тоске, был печален, потеряв своего друга, который разорял его. Он бродил по дворцу, проливая потоки слёз, отказываясь от пищи и даже от своего любимого кофе. Замечали, что глаза его были подернуты плёнкой, как у рыбы, слишком долго лишённой воды, и что он натыкался на вещи, как будто не видя их.