«Возьми и меня с собой!»
— Но отчего же все-таки его изгнали? И как можно было изгнать рыцаря, который прославился столькими подвигами? Ведь даже у нас во Франции менестрели выучили баллады о нем! А германские миннезингеры[15], я слыхала, и теперь поют их повсюду. Рыцарь, который победил разбойника Берхольца и спас от него целый город! А еще изгнал из святой обители нечестивого барона и заставил освободить из темницы монахов. Я слыхала еще о множестве его подвигов, только не все теперь помню. И вдруг император Фридрих, — который так ценил мужество и доблесть, — обрек этого героя на изгнание?
Мария сидела на краю постели, обсасывая персиковую косточку и задумчиво следя за маленькой летучей мышью, которая прицепилась к резному верхнему карнизу окна и, висела вниз головой, время от времени раскрывая свои перепончатые крылья, будто собираясь лететь, но каждый раз вновь их складывая.
Окно было завешено полупрозрачной кисеей, и сквозь нее проступало темное серебро пропитанного лунным светом неба. Сам диск полной луны прятался где-то над крышей и не был виден, но его сияние наполняло мир. И, как бывает ночами, в которых безраздельно властвует луна, все кругом стихло, заколдованное этим нереальным, призрачным светом. Город замер и молчал. И все, что виделось за тонкой, чуть колеблемой дыханием ветра тканью, выглядело неживым и ненастоящим. Белые плоские крыши и черные силуэты башен крепостной стены. Белая лента улицы, наполовину проглоченная черной тенью дома. Даже при самом ярком солнце не бывает такого невероятного контраста белизны и черноты, как в торжественном, магическом свете громадного лунного диска.
Эдгар привстал, откинув простыню, и потянулся, наслаждаясь чистотой постели и своего тела. Три дня, проведенные в седле, среди песков равнины и заросших пыльными рощами холмов, постоянно прилипшая к телу рубашка, сквозь которую ощущалось обжигающее давление кольчуги, терпкий запах конского пота и пота собственного, тяжесть шлема и боль в глазах, уставших от яркого солнца и от проникающего под полуопущенные ресницы песка. Теплая, с тухлым привкусом вода в разогретой солнцем фляге, которую хотелось осушить двумя глотками, но приходилось с усилием вновь затыкать пробкой — где-то еще колодец и не пересох ли в такую жару? Все это было привычно, но утомляло по-прежнему.
И когда, наконец, удалось отлепить от тела одежду и с головой окунуться в большую дубовую бочку, которую Мария предусмотрительно велела воинам поставить в тень, прохладная вода принесла невероятное облегчение. Из нее вообще не хотелось вылезать. Однако тут же подумалось, что после доброго королевского вина неплохо бы и съесть ужин, а там и добраться до кровати, где уже ждет, свернувшись котенком, жена.
Лунный свет превратил хрупкую фигурку Марии в мраморную статуэтку. Ее кожа блестела и отчего-то пахла жасмином. Темными оставались только падающие на плечи кудрявые волосы, задумчиво устремленные к окну глаза, да кипарисовый крестик, что лежал в ямке меж ее маленьких, сочных, как яблоки, грудей.
— Отчего же его изгнали? — повторила Мария чуть слышно.
— Он не выдержал ордалии[16], — ответил Эдгар, поворачиваясь, чтобы обвить руками талию жены. — И у Фридриха Барбароссы не оставалось другого выхода.
— Ордалии!? — почти с негодованием воскликнула Мария. — Но ведь Святая церковь запрещает это испытание, находя в нем глумление над Божией волей! Разве великий Фридрих этого не знал?
Рыцарь пожал плечами:
— Это все знают. И почти все допускают. Потому что так проще — не нужно утруждать себя, разбираться, кто там прав, а кто виноват. Что называется, взять и свалить на Бога! (Господи, прости меня грешного!)
И он осенил себя размашистым крестом, в то время как женщина прильнула к его широкой груди, щекоча ему шею россыпью своих кудрей.
— И все же… — тихо проговорила она. — Неужели отважный Фридрих Тельрамунд действительно дал ложную клятву? Неужели пытался обмануть императора? Я слыхала, он когда-то жил среди тамплиеров, но ушел от них именно из-за того, что увидел во всех их обрядах и обетах сплошную ложь. И он смог сам унизиться до лжи?
Эдгар нахмурился.
— Женушка, как ты думаешь, — спросил он ласково, — я бы стал уважать человека, который так поступил оттого, что ему захотелось получить женщину и власть? Словом, если он и дал ложную клятву, то совсем по другой причине.
— По какой?
Это становилось уже совсем интересно, и Марии совершенно расхотелось спать. Она уселась на постели поудобнее и ловко перехватила руку мужа, которой тот обвил ее сзади.
15
Миннезингеры — в средневековой Германии — музыканты, чаще всего странствующие, сочинявшие и исполнявшие перед знатью или перед народом баллады и песни, обычно повествующие о любви к прекрасным дамам, о подвигах, знаменитых рыцарях и воинах. (Аналогичны трубадурам во Франции, где этот вид искусства возник значительно раньше.)
16
Ордалия — распространенное в Cредние века испытание, призванное, как считалось, установить правоту той или иной из спорящих сторон, виновность или невиновность обвиняемого, и т.д. Обычно осуществлялась как поединок обвинителя и обвиняемого, что не исключало возможности для одной или для обеих сторон выставлять вместо себя заместителя (защитника). Проигравший считался неправым и нередко осуждался на казнь. Ордалию называли еще «Божьим судом», хотя Церковь никогда не только не приветствовала такой вид разбирательства, но и решительно его запрещала.