Уже на следующий день под большим розовым кустом в саду похоронили Мириам. Мария прочла над могилой все молитвы, слышанные в магдальской синагоге: что-то на иврите, что-то по-арамейски. Пару раз она путала языки, возможно, даже забывала смысл молитвы, но тем не менее не запиналась и говорила ровным голосом.
– Кто в силах счесть песчинки в море, и капли дождя, и дни вечности? И постичь глубину морей – или мудрости? Предадимся же в руки Господни, ибо так же велико. Его милосердие, как и Он сам.
Поодаль от собравшихся вокруг могилы стоял Эригон, против воли очарованный красотой слов и чистотой детского голоса. Последним, кто присоединился к ним, стал Леонидас, который был в одном из своих многочисленных отъездов, когда Мириам умерла.
Когда девочка окончила чтение, она обернулась и слегка поклонилась. Мария была так бледна, что Эфросин разнервничалась и попыталась утихомирить кричавших от отчаяния и рвавших на себе волосы женщин. Но девочка будто ничего не слышала. С невидящими глазами шла она деревянной походкой мимо собравшихся, пока Леонидас не окликнул ее по имени:
– Мария! Мария!
Она вдруг сорвалась с места, прыгнув прямо в объятия грека. Леонидас подхватил ее на руки и прижал головку малышки к своей шее. Она так напряглась, словно кровь застыла в ее жилах. Леонидас повторял:
– Маленькая моя, маленькая.
Потом он отнес ее в спальню, которую Мария прежде делила с Мириам, и лег на узкую кровать, крепко прижав девочку к себе. Он был не так взволнован, как Эфросин, – Леонидас ведь повидал всякое и знал, что мало кто умирает от шока.
– Ей нужно что-нибудь выпить.
– Я принесу молока с медом.
Мария плотно сжала губы, когда их коснулось сладкое питье, но Леонидас велел выпить, и она подчинилась.
– Я остаюсь на ночь, – сообщил он Эфросин.
Когда хозяйка дома оставила их, мысли ее были о необъяснимой любви, связавшей воинственного грека и иудейскую девочку. Словно это судьба… Грек сам однажды сказал, что судьба этого ребенка непостижимым образом связана с его собственной.
Леонидас спал беспокойно, с перерывами. Но он к такому привык, и это его не заботило. Когда на рассвете они проснулись, грек подмигнул малышке и сказал:
– Теперь мы с тобой поедим. Только ты и я. А потом пойдем в сад и поговорим о Мириам.
С облегчением и в то же время с испугом она шепнула Леонидасу, что хочет поговорить еще и о Боге.
Они прокрались в кухню, где Леонидас разыскал хлеб, простоквашу, сыр и соленую баранину. Мария удивленно смотрела на могучего воина, запросто управлявшегося на кухне. Они поели и отправились на берег, огромное красное солнце только-только показалось из-за холмов на востоке. Косые лучи расцветили море оттенками сирени, утренние туманы неспешно расползались от воды к горам и городу.
– Почему она решила умереть?
Жестокость вопроса подействовала, как и рассчитывал грек: слова потоком хлынули из уст Марии.
– Потому что она совершила столько грехов, что Господь никогда бы ее не простил, потому что она жила среди язычников, которые поклоняются отвратительным идолам, и еще потому, что я полюбила Деметру.
– Деметру?
Мария рассказала о том, как читала эту легенду, как была захвачена сюжетом и как испугалась, когда Мириам объяснила, что девушка, заставлявшая цветы распускаться весной на горных склонах – языческая богиня, как Изида или Венера, купавшиеся в грехе среди небесных звезд.
– Легенда о Деметре – лишь иллюстрация чуда, происходящего весной.
Мария упрямо покачала головой.
– Почему ты считаешь, что какая-то женщина заставляет мир зеленеть, когда известно, что это дело рук Господа?
– Но ведь именно женщины являются продолжательницами жизни. Если бы женщины были бесплодны и не рожали детей, род человеческий исчез бы с лица земли.
– Ты веришь во многих богов?
– Я думаю, не стоит так безоговорочно принимать на веру одно определенное мнение относительно того, что приемлемо и правильно. Но то, что загадочным образом властвует и над природой, и над нами, может обретать различные формы и выражения. Предание о Деметре описывает, как необъяснимо повторяется год за годом весна, как возрождается жизнь.
Мария напряженно думала о словах Эригона, которые так и остались непонятыми.
– Как символ?
– Точно.
– Но в Писании…
– А ты знакома с Писанием, Мария?
Девочка закрыла глаза, а когда снова открыла, они пылали гневом.