Равви Амаху было трудно напугать, он был чем-то озабочен.
– С вашей стороны было неосмотрительно посетить гностическое богослужение, – заявил он. – Теперь поползли слухи о том, кто была та таинственная женщина и что ей было нужно. Особо одаренные утверждают, что женщина была ангелом тьмы, посланным шпионить за ними. Но все шепчут об апостоле, превзошедшем всех прочих, о женщине, которая, согласно гностикам, «получила знание обо всем». Сегодня ко мне пришел мужчина, один из них, и прямо спросил, является ли Мария Магдалина женой шелкоторговца Леонидаса.
– Я понимаю, что это было неосмотрительно, – согласилась Мария и слабым, но уверенным голосом продолжила; – Я не сожалею. Это было великолепно. Я услышала их, узнала, как проходят их богослужения. Проповедовала женщина, которая сказала, что знание – это взгляд на источник истины, внутрь всего сущего. Каждый, кто постиг этот источник, постиг себя. Я узнала эти слова. Иисус говорил по-другому, но смысл…
Равви Амаха покачал головой:
– Я говорю не об их учении, в нем много хорошего. Я пытаюсь предостеречь тебя от того, что может произойти. Тебя окружат безумцы и будут поклоняться как единственному апостолу, которому ведома истина. Это непростая роль, и она не для тебя, Мария. Ты всегда держалась на расстоянии от каких-либо авторитетов, и сама вряд ли сможешь стать такой.
В библиотеке наступила такая тишина, что послышался шум ветра в кронах садовых деревьев.
Наконец заговорил Леонидас:
– Это правда, равви. Марии не будет покоя, если станет известно, кто она такая. Свой вклад в общее дело она внесет здесь, в библиотеке. И эти записи сохранятся в тайне до тех пор, пока свары между сектами не предадут забвению.
«Они правы», – думала Мария, но все еще была полна противоречий. Но только Леонидас понимал, что Мария могла почувствовать себя одинокой. «И все-таки я особенная», – думала она и молчала.
Амаха и Леонидас продолжали беседу о гностиках. Раввин сказал, что многое в гностическом учении так велико и непостижимо, что не оставляет ничего надежного и понятного, на что можно было бы опереться.
– Путь человека к Богу в самом себе таит ловушки, – продолжал он. – Так, например, гностики не различают видение и явь. Кто угодно может получить откровение, а потом превратить его в учение. По собственному вкусу они могут что-то добавить или убрать. Петр прав в том, что христианство, так же как иудаизм, должно иметь твердую основу с определенными догмами, для того чтобы люди по всему миру могли вернуться к единой и нерушимой истине.
Мария молчала. «Стало быть, многообразие тоже от лукавого», – думала она. Иисус сам говорил ей: «Не пишите законов…» Но это было всего лишь видение. Мужчины продолжали разговор, но Мария уже не слушала. Она задала вопрос, только когда равви Амаха уже собрался уходить:
– Почему ты не перейдешь в христианство?
Он покраснел, и Мария поняла, что затронула что-то очень личное. Раввин, как человек воспитанный, снова сел и попытался дать честный ответ.
– Это все потому, что я тесно связан с иудейской верой. Как и все правоверные иудеи, я жду Мессию, царя, который во всем блеске и силе своей власти освободит наш народ.
Он обращался к Леонидасу, несмотря на то что вопрос задала Мария. На лице грека были написаны удивление и разочарование, равви Амаха развел руками и внезапно разразился многословием:
– Вы ведь должны понимать, что эта мечта не вяжется с босоногим проповедником из Галилей, который позволил себя казнить как мятежника…
Мария хотела крикнуть, что у Иисуса были сандалии, но вместо этого сказала:
– Как же Он должен был появиться? На облаке, посланном вседержителем, иудейским Богом, чтобы уничтожить все прочие народы?
Равви Амаха замолчал, углубившись в размышления. Напоследок он сказал:
– У него была власть, у твоего Иисуса, это следует из ваших рассказов. Но для чего Он ее применял? Излечил несколько сот страждущих от болезней – несколько сотен из миллионов людей, страдающих в мире. Чему это послужило? Уменьшило страдания, перевернуло какие-то основы мироздания? Разве зло не так же сильно, как и всегда? И страдания, и несправедливость? Его красивые слова не новость, до Него Израиль повидал множество пророков, вещавших, по большому счету, об одном и том же.
На мгновение воцарилась тишина, но потом ее снова разорвал голос раввина:
– Почему Его деяния так ничтожны? У Него же была сила. Он не должен был раздавать ее отдельным несчастным.
– Но в том и заключалось Его величие. Неужели ты не понимаешь, что именно при встрече человека с человеком рождалось что-то новое? Новое понимание, новый путь. Я слышала, ты говорил, что есть лишь один способ послужить Богу – увидеть Его в каждом нищем.