– Иногда воспоминание приходит во сне. Я вижу свет над морем или чувствую аромат цветка. Очень редко возникает отчетливое изображение и фигура, которая что-то говорит. Но все это напоминает о какой-то картине. Когда я просыпаюсь, то стараюсь прояснить ее. Я напрягаю память, но остается неуверенность: что я вспомнила, какие детали, что пытаюсь объяснить?
Мария кивнула, она понимала. Но старая Сусанна со смехом сказала:
– У вас чересчур живое воображение. Я помню то, что помню, и могу вернуться в прошлое, когда захочу, подняться по лестнице к дому в Капернауме, увидеть ржавый засов или постоять минуту и послушать доносящийся с озера юный голос.
– Это просто потрясающе! – восхитилась Мария. – И ты можешь это сделать, когда захочешь?
– Нет. Лучше всего это получается, когда воспоминание связано с горем. Я вижу каждый камень Голгофы, каждую деталь.
– Значит, тебе сложно вспомнить именно счастливые моменты? – спросила Саломея.
Сусанна кивнула.
– Это странно. Ведь ты была самой веселой из нас, – удивилась Мария.
В этот раз тишина установилась надолго. Саломея отправилась за абрикосовым соком. Мария в задумчивости наблюдала за тем, как женщина накрывала на стол.
– Ну а ты, Саломея? Как ты все помнишь? У тебя ведь была самая светлая голова.
– Не у меня, а у тебя.
– Неправда. У тебя был ум, а у меня – здравый смысл.
Они рассмеялись. Саломея ответила:
– Первые годы после смерти Иисуса у меня были ясные и отчетливые воспоминания обо всем, что он говорил и делал. Но потом в христианских общинах стали создаваться мифы о Воскресении, об ангелах у гроба, о его матери, якобы родившей от Святого Духа. Они даже нашли звезду над Вифлеемом…
Она помолчала секунду.
– Они говорят и говорят, эти апостолы, а кто я такая, чтобы утверждать, что они неправы, а я права? Меня охватила такая неуверенность…
Женщины кивнули, они чувствовали то же самое.
Лидия поднялась во весь рост и веско заявила:
– Я верю в сказки, истории о богах и чудовищах, колдовстве и чудесах, ужасных морских зверях и ангелах, но, когда кто-то утверждает, что все это есть на самом деле, что все это происходило в нашем мире, я теряю веру.
Остальные удивленно смотрели на нее, но Мария поняла.
– Ни у кого из нас нет ответа: кто мы и в чем наше предназначение, – сказала Сусанна.
– Я считаю, Мария была права, когда написала, что Он был для нас слишком велик. Но есть множество людей, у которых на все готов ответ. Петр, Варнава, Павел – только некоторые из них.
Голос Саломеи оставался мягким, но глаза вспыхнули гневом. Сусанна поджала губы и пробормотала:
– Что ты имеешь в виду?
– Что никто никогда не слушает женщин.
Все молчали, зная, что это правда.
– Нужно же что-то с этим делать. Хватит уже, – согласилась Лидия.
Тогда Мария рассказала о христианской секте, отмежевавшейся от учения апостолов.
– Я присутствовала на богослужении гностиков…
Она описала, как перед службой тянули жребий, как проповедовала женщина и что она говорила.
– Я была под покрывалом, закутанная в черное. Все годы, проведенные в Антиохии, я боялась быть узнанной. Вы понимаете, как я разволновалась, когда эта женщина стала цитировать мой разговор с Петром в доме человека с кувшином. Слово в слово, – сказала Мария, и удивление звучало в ее голосе. – Тогда я поняла, что слова живут собственной жизнью. И обладают властью.
Женщины слушали в волнении и большом удивлении и теперь молча сидели и обдумывали ее слова. Наконец, Саломея сказала:
– Мне кажется, важно оставить наши собственные свидетельства.
– Да, – согласилась Мария и рассказала им свой план.
На пути из Антиохии она говорила с приемной матерью. Эфросин была с радостью готова им помочь. Между двух зеленых холмов, на обширном участке у Коринфской бухты, они могут построить дом. Библиотека, спальни для каждого и большая кухня.
– Это замечательно, – заключила она.
– А деньги?
– Мы же Его ученики, сделаем, как Он учил. Сложим наши средства в общую кассу и поделим на всех.
– Но мы мало что можем предложить…
– У меня достаточно денег. Должно же найтись применение наследству Леонидаса.
В возникшей тишине Мария почти слышала их мысли. Лидия думала о том, как сложно будет покинуть Эфес, почти двадцать лет бывший домом для них. Сусанна думала о том, что уже слишком стара. Саломея была самой практичной, она и заговорила первой:
– Но что же мы будем там делать? Мы же не можем все время разговаривать и писать?