Нужно дёрнуть рычаг.
Тогда всё будет хорошо.
Всё наладится.
Главное – доползти.
И я ползла.
Кажется, прошла целая вечность.
Но я всё равно ползла.
Говорят, дорогу осилит идущий. Я осилила. Я теперь возле рычага.
Я вижу его, тьма хоть и плотная, но еле уловимые очертания рядом от него условно рассмотреть можно. Я трогаю его рукой. А вот дёрнуть не могу.
Сил нету.
Чёрт!
От безумности ситуации я рассмеялась. Мой хриплый каркающий смех опять перешел в захлёбывающийся кашель.
Каково это – находиться рядом с рычагом, от которого у тебя будет и тепло, и свет, а сделать ничего нельзя.
Кажется, я опять провалилась в забытье.
Я качалась на волнах прострации: туда-сюда, туда, сюда…
Ну и чёрт с ним. Значит – умру.
Наверное, так всем будет лучше.
И пусть серый бюргер из кнайпы «Пляска смерти» порадуется – Мария не выжила. Не смогла.
Не знаю, сколько я так пролежала. В себя пришла от того, что дико захотелось в туалет. Внутри резало так, словно раскалённым гвоздём кто-то вкручивал. Возможно на холодном полу я простудила мочевой. Скорей всего так и есть. Боль была адская. Ничего не соображая от дикой режущей боли, сама не знаю как, я резко подхватилась, дёрнула за рычаг и поплелась на заплетающихся ногах к трубе с водой.
Хоть мне и было так плохо, а всё же я ещё соображала. И понимала, что только что я откатилась обратно к нулевой точке. А, значит, интервалы между дёрганьем рычага будут минутные. И я не успею дойти до туалета и потом вернуться обратно.
Поэтому и побрела к водостоку.
Мочеиспускание стало для меня пыткой. Адской, болезненной пыткой. Резь была такая, что хотелось орать. Я сцепила зубы, терпела.
Это отняло у меня последние силы. Я свалилась прямо тут, у водостока. Дала себе пару секунд прийти в себя. Минута пройдёт быстро, а дёргать рычаг за меня никто не будет. Немного посидела. Ну что ж, будем считать, что я отдохнула. Мощным рывком я поднялась на дрожащие ноги. Сходила, дёрнула. Вернулась.
Затем я вымыла руки и лицо, прополоскала рот и принялась пить. Если это отравление, то яд попал внутрь. А, значит, нужно много воды. Только обильное питье сможет меня хоть немного очистить. Да, потом приспичит опять в туалет. И опять будет адская боль. Но нужно хоть немного вывести токсины. У меня нет ни активированного угля, ни молока, ничего. Но есть вода. И я буду её пить.
И я пила, пила, когда, казалось, больше воды в меня не поместится, я сунула два пальца в рот. И так я повторяла раз пять: пила, блевала, бегала дёргать за рычаг. Опять пила, опять блевала, опять рычаг…
Не знаю, сколько прошло времени. Я понимала, что спать мне нельзя – интервалы сократились обратно, чуть больше минуты. А я так ослабела, что стоит мне уснуть и всё – проснусь обратно в темноте и холоде.
Мне страшно подумать, сколько урона сегодня было для моего здоровья. Если не считать общего отравления (я не знаю, что это за яд, но то, что он сильный – однозначно), то я получила ещё и сильнейший цистит, возможно простуду, возможно какие-нибудь артрозы. Да всё что угодно может быть.
И самое паршивое, что лекарств у меня практически нету. Да ничего нету.
Я заплакала.
Мне было плохо, больно, страшно, одиноко.
Вот что за жизнь? Если это такой ад, то я теперь понимаю, почему люди ходят в церковь. Почему молятся, почему просят бога спасти от этого. Я вот не ходила. И теперь у меня свой персональный ад.
И поделом мне! Вот что у меня была за жизнь? Я могла поступить в аспирантуру, я подавала надежды, и старенький профессор с кафедры культурологии и библиографии предлагал мне идти заниматься наукой под его руководством. А я? А я решила, что для меня любовь, семья – главное. А потом наплевала на семью и на любовь, бросила мужа и сыновей, и сбежала к Бенджамину в Цюрих.
Ну вот и результат.
Теперь сижу, скорчившись от боли на холодном каменном полу в тюремной келье и боюсь уснуть, потому что ежеминутно нужно дёргать рычаг, иначе околею от холода в темноте.
Боженька меня наказал.
Я ещё посидела и немного поплакала.
Было так жалко себя.
А потом я подумала: ну ладно, он меня наказал за мои плохие дела. А почему же он не наказывает ни Фавна, ни Щукаря? Почему я сейчас трясусь от холода и боли, а они сидят в тёплых кельях и с наслаждением едят медовый кекс?
Что-то, значит, я неправильно рассуждаю.
Не так.
Я опять дёрнула за рычаг. От мыслей о кексе живот свело и заурчало.
Я ещё ничего не ела. А потом меня тошнило. И кормить в ближайшие дни не будут. Это я точно знала. И самое страшное, что, уверившись, что всё у меня хорошо, всё под контролем, я не делала запасов. Еды у меня в келье нет! Вообще нет! Даже когда я только попала сюда, у меня были зефирки и бутерброд. А теперь и этого нет.
Дура! Какая же я глупая дура!
Как можно быть такой беспечной?! Как можно расслабиться?!
Есть захотелось ещё больше. Я попила воды. Голод чуть стих. Я понимала, что это на пару минут, но пусть хоть пару минут передышки у меня будет.
Интересно, яд всё ещё остался в келье? Я давно подозревала, что по логике здесь должна быть отдушина. Иначе, если бы свежий воздух не поступал – то рано или поздно узник использует весь кислород и задохнётся.
Значит, есть. Это хорошо. Часть яда вытянет.
А остальное? Часть попала внутрь меня. Оно мне ещё не раз аукнется. Если я выкарабкаюсь, конечно. Но я выкарабкаюсь. Должна выкарабкаться. И они оба – и Фавн, и Щукарь, у меня кровью умоются.
Я ещё не знала как, но то, что я жестоко им отомщу – я знала точно.
К Щукарю счёт был выше, чем к Фавну. Это была наша с Фавном война, а он влез. И чуть не убил меня. А, может быть, и убил. Может, я сейчас медленно умираю, просто ещё не знаю об этом.
Но в любом случае, раз я не умерла сразу – значит какое-то небольшое время я продержусь. И за это время я должна убить Щукаря. И Фавна.
Причем Щукаря надо убить с особой жестокостью. Я хочу, чтобы он долго мучился. Как я сейчас. Но в сто раз сильнее.
Невольно я усмехнулась. Вот кто бы сейчас поверил, что человек с такими ужасными болями, с такой слабостью сидит, скорчившись, на холодном полу, потому что сил дойти до топчана нету, и вместо того, чтобы думать, как выжить, сидит и рассуждает, как будет убивать двух здоровых мужиков в изолированных кельях, но убивать не просто так, а чтобы они подольше мучились!
Я ухмыльнулась. Щеку прострелило болью. Видимо, когда я падала, ударилась. Я потрогала – запёкшаяся кровь, ссадина. Возможно будет шрам.
Я вздохнула. Шрам на лице женщины – это так некрасиво. Хотя кто меня здесь видит? Кому я нужна.
Все меня только убить или обидеть пытаются. Или оскорбляют.
Мне стало так жалко себя, что я опять заплакала.
И лишь необходимость дёргать за рычаг вывела меня с этого состояния.
Дёргала я сейчас с ещё большим трудом. Рычаг, который всегда так легко поддавался, стал тяжеленным, приходилось буквально наваливаться на него. Это я так ослабела.
Если я не найду выход – не знаю, что со мной дальше будет.
Я чувствовала, что ещё чуть-чуть и Машеньки Покровской не будет.
Опять начало трясти.
Блин, мне бы хоть какие-то лекарства. Но ничего нету.
И тут мне в голову пришла светлая мысль. Ну, или глупая, но других вариантов не было. У меня есть зелень. А вдруг она обладает какими-нибудь спазмолитическим действиями?
В общем, хуже мне уже не будет. Шатаясь и оступаясь я побрела к моему «зелёному саду». От холода растения чувствовали себя неважно. Из «айвы» листики начали облетать и жухнуть.
– Извини, – сказала я ему, – я знаю, что это нехорошо, ну а вдруг ты лекарственное. Может быть это меня спасёт. А, может, и убьет. Но умру я в любом случае от ядовитого газа или от твоих ядовитых листьев. Но с тобой у меня есть крошечный шанс. Меньше одного процента. Но он есть. А если я буду просто сидеть – то шанса у меня не будет вообще.