– Могу обменять две бутылки вина. Есть вязанные носки. Есть вязанный шарф. Есть сухари. Есть зелень.
– Ого! – изумился Архитектор, – вы явно делаете успехи в своем мещанском мирке, Мария! Зелень говорите?
– Да, зеленый горошек, укроп и помидоры. Но помидоры еще только-только завязались.
– Несите! – велел Архитектор.
– А на что вы будете менять? – наученная горьким опытом, не повелась на манипуляцию я.
– Я сперва погляжу на эту вашу зелень! – фыркнул Архитектор.
– Если меня не устроит предметы обмена, то я даже нести не буду, – упёрлась я.
– Я найду на что обменять! – проигнорировал мои слова Архитектор, – несите живей, а то время уже на исходе.
Но я продолжала настаивать.
Когда лязгнул люк, мы так ни к чему и не договорились.
Кресты разъединились, а я поёжилась от накрывшей меня досады. Гнусный тип. Явно аферист какой-то. И странная группировка ещё какая-то. И чемоданчик.
Мне уже и самой стало любопытно. Особенно странно, что Архитектор не хочет сам спрашивать. Увидел меня, решил, что я подходящая дурочка, и подсылает всё выяснить.
Однозначно, нужно быть осторожной. Кто его знает, в кусе ли Людоед и Стервятник о гибели Щукаря и о моей роли в этом.
Я задумчиво прошлась по периметру каземата. Лупрос Вася, заслышав мои шаги, заметался в бутылке, явно привлекая внимание, но я настолько глубоко погрузилась в размышления, что даже не стала подходить.
Меня аж жгло изнутри – что же там, в том чемоданчике? Золото? Да зачем оно здесь?! Нет, я уже хорошо знала, что все узники копят золото, в слитках, изделиях, и даже золотые коронки собирают, чтобы потом выйти на свободу и жить безбедно. Но вряд ли из-за столь простой причины, как золото, Архитектор развел бы такую таинственность.
Кроме того, получается, что и сам Архитектор не знает, что там внутри. Но зато очень хочет выяснить это.
И как же мне узнать?
Я заметалась по кресту, мысли прыгали в голове, толкаясь и сменяя друг друга.
Немного пометавшись, я так ни к чему не пришла. Зато чуть не пропустила время дёрганья за рычаг.
С досадой чертыхнувшись, сбегала дёрнула. И второй раз дёрнула, и сразу третий. У кормильни звякнула награда. Я получила, кроме сытной еды, дополнительный приз – бутылку вина и бисквит.
Бисквит?
Значит, там может быть ещё один лупрос. Торопливо, дуя на пальцы, которые проваливались в обжигающе горячее, поддатливое тесто, я разрезала насыщенный маслянистой пропиткой запечённый бисквит – ничего. Я разрезала каждый кусок. Затем получившиеся кирпичики разрезала опять. И опять. Ничего.
Странно.
В этот раз лупроса мне не прислали.
То ли таинственные почтальоны разочаровались во мне, то ли лупросы закончились.
Ну ладно, поживём – увидим.
Я поделилась с Василием крошками от бисквита, остальное порезала ещё мельче и положила сушиться, а сама тем временем принялась размышлять над возникшей передо мной проблемой, которую задал Архитектор.
Однако долго предаваться рассуждениям мне помешал очередной звук от стыковки.
Сегодня прямо урожай свиданий!
Я метнулась к люку, по дороге одёрнув одежду и поправляя волосы.
И совершенно неожиданно увидела за стеклом… Веру Брониславовну!
За прошедшее время она совсем не изменилась.
– Мария! Я так рада тебя здесь видеть! – воскликнула Вера Брониславовна и от радости аж засмеялась. – Как ты тут?
– Хорошо! А вы как? – я тоже была в восторге. – Потихоньку вот поднимаюсь наверх. Не ожидала вас здесь увидеть…
– К сожалению, я сейчас должна спускаться вниз, – развела руками она, – Моя очередь, как ты понимаешь. Но там, наверху, тебя встретит и введет в курс дела Анатолий.
Я кивнула, улыбаясь.
– Жаль, конечно, что так вышло, – между тем со вздохом продолжала Вера Брониславовна, – очень хочется поболтать. Но это ничего страшного. Я недели через две-три вернусь и тогда у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё подробно обсудить.
Мы поболтали о том, о сём, я посетовала, что крем для рук заканчивается, похвасталась своим зелёным горошком, Вера Брониславовна посоветовала, как делать лосьон из вина, затем мы ещё немного поболтали о всяких мелочах, при этом я еле-еле удержалась, чтобы не спросить о странном черном чемоданчике и группировке Людоеда и Стервятника.
– Ты нашла две кандидатуры? – спросила Вера Брониславовна.
– И да, и нет, – ответила я. – Сначала нашла. Это мужчины – Николай и дядя Лёня. Но дядя Лёня недавно погиб…
Внезапно возникший комок в горле помешал говорить дальше.
– Жаль. Очень жаль, – огорчилась Вера Брониславовна, а я не поняла – то ли от того, что кандидатуры не две, то ли от того, что погиб человек.
Думать об этом не хотелось.
После встречи с Верой Брониславовной я ещё больше захотела подняться туда, наверх. Тайны этого «Олимпа» манили меня, как манит ребенка темный зев подвала – и страшно, и любопытно.
Чтобы не думать обо всём этом, я пыталась отвлечься тем, что читала лупросу Васе куски из луковианского словаря, а потом отдельные предложения из толстых тетрадей. Я научилась уже довльно бегло читать на луковианском, могла переводить большие фрагменты текста. Однако при встречах с луковианцами, когда я пыталась разговаривать с ними, они не всегда понимали меня – моё произношение было ужасно. Но тем не менее, я могла общаться с ними посредством того, что писала на листочке, а они мне также отвечали.
Как-то так совпало, что стыковки с луковианцами пошли одна за другой. Очевидно, на этом уровне их находилось больше всего. Людей здесь было очень мало. Это позволило мне немного подтянуть их язык, и я уже могла здороваться, благодарить и даже разговаривать самыми простыми фразами. Моё усердие (а, возможно, и то, что я вязала им вещи на обмен) послужило мне хорошую службу – луковианцы ко мне стали относиться значительно лучше, чем к остальным узникам.
Как-то в разговоре с Флорином, молодым (почти юным) луковианцем, я спросила о том, знает ли он, как погиб старик по имени Борис.
Флорин знал. К моему немалому изумлению, он как раз был на стыковке с луковианцем по имени Пахот, когда в крест Бориса ударил Столп. В окно они оба видели, как крест, кружась и дымя, падал вниз, унося своего узника с собой.
– А чемоданчик? – спросила я.
– Что чемоданчик? – не понял Флорин.
– Там был черный такой чемоданчик, – сказала я, – ты не знаешь, кому Борис отдал его?
– Не отдал, а передал, – с важным видом поправил меня Флорин и от великой важности надулся.
А у меня от этих слов аж сердце ёкнуло и затрепетало в груди.
– Да, я не так выразилась, – торопливо поправилась я, – конечно же я имела в виду, что передал.
– Дак тому же Пахоту и передал.
– А что он ему сказал? Кому просил дальше передать?
– То мне не ведомо, – растягивая слова, сказал Флорин. – Спроси у него сама. Как раз следующий крест за моим будет его. Так что сегодня-завтра ты с ним поговорить сможешь. Вот и спроси.
Мы еще немного поболтали. Я сменяла у словоохотливого луковианца на вязанные носки большой куль с шерстью, правда она была крученная-перекрученная, частью даже рваная, но на носки вполне сойдёт.
Следующей стыковки я ждала, словно манны небесной.
Чтобы не зацикливаться на этой тайне, я пыталась себя отвлекать всякими бытовыми делами: заново вымыла пол во всем кресте (дважды!), перестирала все тряпки, одежду, и даже старую рассыпающуюся дерюжку, которую всучил мне один из узников на нижних уровнях взамен на четверть бутылки вина, а я взяла её лишь для того, чтобы она сгнила и превратилась в компост (но гнить она не хотела, зато начала рассыпаться в труху). Так вот даже её я, как смогла, вымыла.
Крест сиял стерильной чистотой. Больше мыть и стирать было нечего и меня опять начали одолевать всякие мысли. Вообще, находясь в неволе, я вдруг поняла, что больше всего на свете люблю всякие тайны. А еще больше – распутывать их. Возможно, в прошлой жизни я была Агатой Кристи. Или даже доктором Ватсоном. Шерлоком Холмсом я быть не могла, иначе давно бы уже всё выяснила.