— Лишить их всего нажитого имущества и выгнать вон, не желаю их больше видеть!
Захотевшие было вступить со мной в пререкания группа бояр была удалена, под болезненные тычки моих телохранителей.
— А теперь слушайте мой новый указ, наказующий новгородское боярство, — я кивнул своему вестовому и тот громко принялся зачитывать моё постановление под всё более унылые, буквально с каждым прочитанным предложением, взгляды.
— Я, Владимир Первый Изяславич, государь Российский, сим указам подвергаю наказанию новгородских бояр, за то, что они обратили оружие против своего государя … забираю к себе на службу сыновей виновных бояр, дабы научить их почитать и слушаться во всём своего государя, коли с этим не справились их родители … уменьшаю земельные владения каждого из виновных бояр на ¾ … даю вольную, прощая все долги и недоимки, боярским челядинникам и холопам, проживающих в их усадьбах … повелеваю выселить из боярских усадеб всех ремесленников, отныне наделив их правами и обязанностями свободных мастеров … согласно уже существующим статьям «НРП» новгородские крупные землевладельцы — «житьи люди» и купцы приравниваются в своих правах и обязанностях к боярскому сословию.
Наконец вестовой закончил читать Указ. На бояр было страшно смотреть — все они мигом постарели, осунулись и приняли различные оттенки цветов — серого, зелёного и красного. Увидав такую реакцию, ехидно улыбнувшись, я спросил:
— Есть ли средь вас желающие противиться моей воле?
Бояре напряжённо молчали.
— Вот и ладно! Но зарубите себе на носу, если в следующий раз кто из вас опять вздумает поднять против меня бунт, то лишится не только всего своего имущества, но и головы, причём не только своей, но и своих ближайших родичей. Но если кто из вас, бояре, узнает о затевающейся измене, да доложит об этом мне или губернатору, и если слова эти впоследствии подтвердятся, то такой боярин или бояре будут мною щедро облагодействованы. Помните, я могу не только наказывать, но и награждать за верную службу. А теперь бывайте, господа бояре! — И уже бросаю на ходу, обращаясь к страже: — Освободите МОИХ бояр.
В этот же день, по возвращению на Ярославово дворище, отдал приказ срубить знаменитый новгородский вечевой колокол. На площади собралось довольно много народа пожелавшего проститься с колоколом и своими вечевыми вольностями. Собравшуюся толпу для порядка окружили ратьеры. Чтобы не повредить колокол с колокольни не сбрасывали, а аккуратно спускали, при этом он недовольно позвякивал.
По толпе прошелестели шепотки:
— Заговорил наш колокол! В последний раз заговорил! С Новгородом прощается …
Под колокольней уже стояли сани, которые должны будут отвести колокол в Смоленск.
Стоны новгородцев смотревших как их металлический глашатай, качаясь и вздрагивая, погружается в сани, все возрастали, заглушая последние колокольные удары.
Взволнованная толпа бросилась было к саням, но была оттеснена всадниками. Скрепя полозьями по снегу сани медленно тронулись, сопровождаемые отрядом ратьеров. Следом за санями медленно пошли толпы новгородцев. Бабы плакали, а когда сани равнялись с чьим — либо двором, то все выбегали за ворота, снимали шапки, крестились, кланялись, как будто мимо них провозили покойника.
Сани с колоколом выехали из Словенского конца, проследовали через отреставрированный «великий мост» и въехали в Людин конец, там они встретились с другими санями смоленских купцов, окруженными отрядами конных ГОПников и последовали по направлению на юг, в новую столицу Новгородской земли.
Трёх дней, после взятия Новгорода оказалось недостаточно, чтобы успеть осуществить все запланированные мероприятия. Время неслось галопом, нужно было как можно скорее выдвигаться к Пскову, жители города вполне могли успеть призвать к себе немцев. Каждый час промедления уничтожал тысячи моих нервных клеток. Но и новгородцев надо привести к личной присяге. Исходя из этих соображений, решено было устроить боярскую казнь с последующей присягой горожанами ночью, при свете факелов, чтобы уже на следующий день отбыть в другие города Новгородской земли. Казнены должны быть видные представители самостийников, про — западной (немецкой) и про — владимиро — суздальской партий, а также иные лица, по каким — либо причинам, отказавшиеся мне присягнуть.
Расправа над этими деятелями должна была свершиться под стенами новгородского Детинца. С одной из башен Новгородского Кремля я долго наблюдал как впотьмах, на свет факелов, словно ночные мотыльки, к месту казни стягиваются новгородцы. Целые толпы валят на Софийскую сторону прямо по льду Волхова. Вскоре Софийский двор с площадью около собора, да и вообще весь детинец были запружены колыхавшимися народными массами.