том». И уж никак не тринадцатилетнему парнишке ее петь. ...Неотправленные письма, как испуганные птицы в силках, Ломали крылья, пропадая в почерневших лесах Старуха выносила мертвых на костлявых руках, Живые теряли разум, заглянув ей в глаза. Мы стояли по горло в трясине, улыбаясь весне, Мы глохли от взрывов, мы видели вещие сны, Мы сжигали деревни, и плавилось солнце в огне, Мы знали слишком много такого, чего знать не должны... Певец прервался, закашлялся, сипло попросил: - Стрижик, дай флягу. Горло промочу. В утренней хрупкой тишине все звуки различались совершенно отчетливо. Забулькала фляга. Другой голос спросил: - Это про Белый Берег, да? Говорят, жуткое дело было. - Там, знаешь, такое было... - задумчиво произнес третий. - Что там было - про то в газетах не напишут, а хоть и напишут, да соврут. Говорят, например, были антиправиль... Ну, в общем, мятеж против Империи. Вооруженный и оплаченный этими... конфедра... ну, врагами, в общем. Которые за Горькой рекой. Только врут они все. Вот у Ярикова дяди сводный брат служил в Девятом легионе, том самом, чудом уцелел. Расскажи, Яр. - Да я уж рассказывал, - неохотно сказал певец. - Чего рассказывать. Сводный без ноги вернулся, так и пьет с тех пор... Лучше песню докончу. - А я не слышал! и я! - загалдели двое наперебой. - Правда, что там наемники с имперской гвардией схлестнулись? А... - Да ничего не правда, - с досадой перебил Яр. - Газеты больше читай, в них и не такое напишут, понял? Ладно. Расскажу. Был там до войны рыбацкий городок. В войну построили порт, посадили гарнизон и военного коменданта. И вот солдаты... не гарнизон которые, а другие... никакие они были не наемники. Просто демобилизованные ветераны Девятого легиона, застрявшие в ожидании транспортов, чтобы вернуться по домам. Раненые, или которые на побывку ехали, или увечные калеки, как сводный. А у нас тогда сложные отношения были с Конфедерацией. Все ждали, с кем они союз подпишут, с нами или с теми, и велено было считать, что Конфедерация - это вероятный противник. Белый Берег сразу стал вроде как на линии фронта. Вероятный противник-то вон, рукой подать, за Горькой рекой. Дядя говорил, та река - одно название, с одного берега на другой - камнем добросить. Горькая впадает в Агатовый залив, а там и курорты, и рыбные фермы, и рыбачьи флотилии - что наши, что конфедератов - и все друг друга знают. У всякого полно родственников на другом берегу реки и по ту сторону залива. Это ж до Смуты была одна страна, ты на уроках что делал, мух хлебалом ловил или на девчонок пялился? - А чего я-то?.. Яр, давай дальше! - Дальше тебе... Дивинов, комендант Белого Берега, то ли умом был тронутый, то ли служака из тех, кому одну извилину фуражка натерла. Может, выслужиться хотел, кто его знает. Повсюду ему шпионы конфедератов мерещились. Как-то раз приказал обстрелять лодки, что возвращались с ночного лова. Повесил кого-то, якобы за преступный сговор - а у парня просто невеста жила за Горькой, вот он к ней каждый день и мотался на лодке туда-сюда. Конечно, местные возмущались, но до поры терпели. А потом комендант приказал конфисковать все рыбачьи лодки. Чтоб не плавали через Горькую - вроде как шпионаж в пользу врага и все такое. Лодки-то забрали, а чем людям жить? На Побережье испокон веков рыбной ловлей кормились. Земли там красивые, но под посев не годны, на них только сосна да можжевельник хорошо растут, а рожь или там пшеница - ни за что. Ну, рыбаки пошли к управе, стали свое обратно требовать. И жены рыбацкие с ними были, они ж мирно шли, не думали, как обернется. Дивинов приказывает: «Разойдись!» - они ни в какую. Тогда комендант поднял по тревоге гарнизон... Рассказчик умолк, задумчиво перебирая струны. - И что? - жадно спросил кто-то. - Тут и началось, - вздохнул Яр. - Солдаты давай прикладами их мордовать, и, видать, в раж вошли. Дошло до штыков, и до стрельбы. Многих покалечили, кого и вовсе насмерть... Разогнали, в общем... Дивинов победный рапорт в столицу послал, мол, выступление враждебных агентов подавлено... А на следующий день к управе уже не только рыбаки пришли, но и легионеры с ними - поперек горла им стало такое паскудство. Оружия при них, считай, не было, разве что ножи, багры и, может, дробовики охотничьи, но умения да злости хватало с лихвой. К тому времени по всему Белому Побережью стоял дым столбом. Коменданта вздернули на фонаре, гарнизон порядком поистребили. Поостыли, ужаснулись - братья-сестры, что ж мы натворили-то? Ну, обратились в Столицу с покаянием и за справедливостью. Дали им покаяться, в полный рост, а как же, - в голосе рассказчика прорезалась горечь. - Прислали Серебряную Бригаду и полковника Пепла. Все, конец истории. - Как это? Ну, прибыла бригада, потом-то что было? - Ничего потом не было, Стрижик, - зло сказал певец, дернув струну. - Ни Белого Берега, ни Девятого легиона. Очень мало кто выжил, и никто в точности не знает, как именно все случилось. Говорят, была какая-то... как ее... провокация, да. Пепел приказал открыть огонь. Легионеры с горожанами вскрыли арсенал, держались два дня, но куда им с карабинами против пушек и огнеметов. Девятый расформировали вскоре после этого дела, вот только песня от них и осталась... - мальчишка повернул голову, повысил голос, окликнув: - Мэтр, хватит прятаться! Идите к нам! - и, пока сконфуженный Данковский брел к костру, снова взялся за гитару. Это конец войны. Несколько лет в аду. Только дождись меня, Я по воде приду, Я по воде... - почти беззвучно закончил певец. Данковский присел у костра, подобрав полы кардигана. Мальчишки смотрели в огонь, Даниэль разглядывал мальчишек, испытывая двойственное, жутковатое ощущение от чумазых детских лиц, их взрослой спокойной неподвижности и тяжелых карабинов, лежащих поперек костлявых детских коленок. - Водички хотите? Сладкая, ключевая? - нарушил молчание коротко, почти наголо стриженый мальчуган лет десяти - Стрижик. Бакалавр взял протянутую флягу, пил долго и с наслаждением. Вода и впрямь была удивительно чистой и вкусной. - Мэтр, Яр правду рассказал? Про Белый Берег? - требовательно спросил Стрижик, принимая флягу обратно. Даниэль грустно усмехнулся - в Столице прямой и честный ответ на подобный вопрос мог бы стоить ему как минимум долгой опалы. - Правду. - То есть, выходит, этот... Пепел, он что - целый город убил? Там ведь и женщины были, и дети, наверное? И их...тоже? Солгать - невозможно, утешать - нелепо, подумал Данковский. Эти дети с недетскими лицами за последние три дня видели больше смерти, чем иной взрослый за всю свою бестолковую жизнь. - Да, Стрижик. Насколько мне известно... из неофициальных источников... вполне достоверных... было около двух тысяч погибших. Вероятно, среди них были и дети. - Так почему ж ему самому до сих пор лоб зеленкой не намазали?! - взвился рыжий паренек, сидевший справа от бакалавра. - Еще и генералом сделали такую сволочь! Данковский обнаружил, что ему тоже хочется смотреть в огонь. Это было куда приятнее, чем смотреть в яростные глаза рыжего мальчишки. Странно, но, когда схожие вопросы задавали в Столице - студенты-вольнодумцы, после третьей кружки, в тесном «своем» кругу, понизив голос и с оглядкой - ответить было не в пример легче. - Потому что потому, Вьюн, - сумрачно отрезал гитарист. - Зачем хозяину злая собака? Чтоб на людей науськивать. - А Пепел, значит, чтоб города жечь, - выдохнул Стрижик. - Оттого и Пепел. Вот и к нам... - Язык без костей! - страшным голосом рявкнул Яр. Стриженый парнишка втянул голову в плечи. Повисла неловкая пауза. - Пепел - это не прозвище. Это его настоящая фамилия, - сказал бакалавр, пытаясь сгладить неловкость. - Просто так совпало. Послушай, Яр, эта песня... Знаешь, это не самая популярная песня. Где ты ее слышал? - Стаматин пел, - пожал плечами мальчишка. Угрюмоватый, ширококостный, со степняцкими чертами скуластого лица, в своей команде он явно был за старшего - и по возрасту, и по авторитету. - Не Творец. Брат его. Анархист который. Он с нами часто вожжался - песням учил, стрелять учил, ножики кидать. Рассказывал... о разном. Хороший был человек, упокой Степь его душу. - Откуда ты знаешь, что он умер? - удивился Данковский. Подросток вновь неопределенно повел плечами и не ответил ничего. Чахлый костерок угасал, стреляя редкими искрами. Рыжий Вьюн отошел к реке и стоял у са