кой-то ритуал Уклада, как его... Кледа, - вспомнилось Данковскому оброненное Таей загадочное словечко. - Он уверен, что в результате обряда у него появится достаточное количество материала для вакцины. Инквизитор сдвинула брови. - Любые ритуалы Уклада основываются, насколько мне известно, на приношении божествам кровавой жертвы, - проговорила она медленно, точно советуясь сама с собой или листая невидимый справочник. - Обычно степняки режут быков, но быков в Городе больше не осталось. Тут вообще нет никаких животных, даже кошки и собаки не то передохли, не то сбежали. Что он затеял, прах его побери? - она в раздражении топнула ногой. - Он полагает, я закрою глаза на его безумные еретические выходки? Где он проводит этот свой... обряд? - последнее слово Лилич словно выплюнула. - На кургане Раги. Но послушайте, Лилич, сейчас не до того! Пусть Бурах потрошит, кого ему вздумается. Наверняка в Термитнике уцелела овца или теленок. У нас полно других проблем! - попытался воззвать к здравому смыслу Карающего Бича бакалавр. - Нет, - отрезала Инквизитор. - Нет и не может быть ничего важнее, чем преступление против истинной веры. Мэтр, вы что, не понимаете? Уклад рожден на крови, но им неоткуда взять кровь животных. Значит, они воспользуются той единственной, что еще осталась в их распоряжении. Человеческой. Говорите, с ним шли девочки? Местными детьми владеет извращенная и фанатическая вера в силу чудес, у них достанет ума предложить себя в качестве жертвы. Хорошо, Многогранник может обождать пару часов, но подобное преступление - нет! Я должна быть там! - она резко повернулась, взлетели матовые черные шелка одеяния. Бакалавр машинально бросился за ней: - Тогда я иду с вами. Даже не пытайтесь меня отговорить! - Я не пытаюсь, - она склонила голову набок, пристально и озадаченно вглядываясь в лицо Данковского. Нахмурилась: - Мэтр, я прошу прощения, но вы... Я ошибаюсь или вы до сих пор не знаете? - Не знаю - о чем именно? - раздраженно уточнил бакалавр. - О вашей знакомой, барышне Ян, - Карающий Бич протянула руку, ухватив Даниэля за рукав и оттащив в дальний угол придела. Впервые на памяти Данковского в голосе Карающего Бича Церкви прозвучало нечто вроде простого человеческого сочувствия. - Мне очень жаль. Моя вера не одобряет таких поступков и считает подобных людей навеки обреченными пекельному огню грешниками, но все-таки мне жаль ее. И вас. Мы положили ее в подвале, вместе с Ларой Равель - там достаточно холодно. Вам лучше не ходить туда, поверьте моему слову. - Но... - Она оставила это вам, - Инквизитор вытащила из складок черной хламиды карамельно-розовый конверт, протянула Даниэлю, оледеневшему в предчувствии чего-то скверного, очень скверного. - Ева принесла сюда ваши вещи и записи, мы поставили их вон туда, с ними все в порядке, - она кивнула в угол, где стоял черный саквояж Данковского и фонограф, упакованный в кожаный кофр с металлическими накладками по углам. Безжалостно-сочувственный голос Лилич расставил все по своим местам: - Когда вспыхнул пожар в Госпитале, толпа обезумела, сочтя мамзель Равель соучастницей поджога. Ее буквально растерзали на части. Воспользовавшись суматохой подле Театра, госпожа Ян поднялась на крышу Собора и прыгнула вниз. Будьте сильным, мэтр, - она еще раз мимолетно притронулась к плечу Данковского и ушла, прямая и черная. Не ведающая жалости к преступникам, но знающая о снисхождении к тем, кого ей выпало защищать. Бакалавр сделал шаг назад, зацепился ногой за стул, неловко упал на сиденье. Что-то стиснуло его сердце, мешая дышать, мешая смотреть на мир, сводя с ума. Навалилось тяжелой глыбой, неощутимой и неподъемной, раздавливая и сминая в лепешку. Неловкими руками он вскрыл конверт, вытащил косо обрезанную четвертушку писчей бумаги. С короткой строчкой, выведенной аккуратным почерком отличницы-гимназистки: «Пусть у Собора будет душа шлюхи, чем никакой. Может, хоть теперь храм защитит нас от Чумы. Даниэль, не надо сожалений. Пожалуйста, пойми меня и прости. Ева». Данковский уронил листок и впился зубами в запястье. Не помогло. Боль не уходила. Боль шептала, что теперь навсегда пребудет с ним - сколько бы дней и лет он не прожил. На языке появился солоноватый привкус крови. Ева. Пепельные кудряшки, нежная кожа, усталый светлый взгляд. Ева шагнула с крыши Собора. Бедная, глупая Ева Ян. Наивная мечтательница, грезившая о любви столичного гостя. Несколько стремительных мгновений полета в пустоте. Звук, с которым человеческое тело разбивается на камнях. Кровавое жертвоприношение, как в старые добрые времена. Собор окроплен кровью девственницы, добровольно легшей на алтарь. А он решил отложить разговор с ней. Обещал себе заглянуть попозже. «Капелла предсказала мне скорбь и дала точный ответ на вопрос о том, куда пропала Ева - а я не понял ее слов. Она во внутреннем покое своей души, там, где уже никто не сумеет причинить ей боли». Он сидел, сгорбившись и обхватив руками голову. Не замечая ничего, происходящего вокруг. Глава 21. Бурах и Оспина: Кледа. Бурах опознал бы это место даже без настойчивых подсказок Таи, хотя прежде не бывал здесь. Насыпной курган высотой в два или три человеческих роста, плавным всхолмием выраставший над Степью - как остров в море серебристой травы. На плоской вершине застыли напротив друг друга принесенные древним ледником валуны. Две массивные гранитные глыбы с вкраплениями киновари, поросшие мхом в основании и с глубоко вырубленными клеймами причудливого вида - тавро, которыми Степь метила своих животных до появления скотопромышленного концерна Ольгимских. Пахло холодом, близкой зимой и одиночеством. Курган Раги располагался довольно далеко от Города. Сюда редко кто приходил - не считая дней новолуния, когда мясники Уклада приводили на возвышенность жертвенного быка. Окончив ритуал, они обычно забирали тушу с собой - лишенное одухотворяющей его частицы Матери Бодхо, мясо становится просто мясом. Сегодня одинокий холм стал весьма оживленным местечком. Оспина решила провести церемонию согласно всем древним ритуалам. К тому времени, когда Бурах со своей маленькой свитой добрались до кургана Раги, там собралось уже не меньше дюжины человек. Явившиеся из Степи олонги, Говроящие-с-Травами - вечно согбенные создания неопределенного возраста, закутанные в черные балахоны и носившие белые безликие маски. Бурах даже не мог определенно сказать, мужчины олонги или женщины - передвигались они нелепыми подскоками, редко отрывая взгляд от земли, разговаривали одинаково скрипучими голосами, напоминавшими лай степных лисиц. Олонги должны были выглядеть смешными и неуклюжими в своих долгополых хламидах - но отчего-то казались зловещими. Чего нельзя было сказать о Травяных Невестах. Пять молодых степнячек в сплетенных из колючей травы сетчатых одеяниях, плотно облегавших фигуру. Пять прекрасно-диковатых созданий, танцовщиц и заклинательниц, звеневших медными бубенчиками на запястьях и лодыжках, всякое движение которых было верным и отточенным. Бурах поразился тому, где Оспина сумела разыскать их - ведь большинство оказавшихся в городе Невест очень скоро становились гулящими девицами в «Одинокой звезде» или подружками громил Грифа. Но, помимо Невест и собирателей, на кургане присутствовали две личности, появления которых менху никак не ожидал. Тихая белокурая Ласка, смотрительница кладбища, и Капелла Ольгимская. На черном платье Вероники ярко блестела золотая фигурка бычка - Ники прикрепила ее на длинную цепочку и носила на шее. Похоже, у Капеллы выдалась скверная ночь - она была бледна, и любой бы понял, что она пролила много слез. Но все же Ольгимская-младшая заставила себя быть спокойной и улыбнуться навстречу гаруспику. - Мы знаем, что ты собираешься совершить, - заговорила она, предупредив вопрос менху. - Это важно для всех. Для всего Города. Поэтому мы будем здесь, с тобой. Чтобы не случилось ничего плохого. А мальчики постерегут, - она махнула рукой, показав на окрестную степь, по которой рассеялись и затаились подростки из шайки Хана. И еще была Оспина. Оспина, сидевшая на м