ждущая крови - и, если он достаточно быстро оглянется, то успеет заметить блеск ее оскаленных клыков перед прыжком. Долгий путь окончился в небольшом квадратном зале, освещенном единственной лампой в круглом жестяном абажуре. Посреди зала темнел провал шириной около двух шагов в поперечнике. В дальней части помещения стояла косая дощатая ограда, лежали несколько брикетов давно высохшего сена, создавая имитацию коровьего загона. Там обитала старая, облысевшая коровья шкура, растянутая на палках, и с пожелтевшим коровьим же черепом с отполированными рогами. Оюн ждал их, стоя на краю колодца. - Ты убил ее, - непримиримо заявил он, завидев гаруспика и державшуюся позади него Таю. - А ты - ты позволила ему сделать это! - он свирепо ткнул пальцем в девочку. - Где оно, ваше чудо? - Старейшина сплюнул в колодец. - Старики бубнят, мол, при верно исполненной Кледе колодец должен до краев наполниться Высшей кровью - а где она? Вы просто убили Оспину, зарезали, как корову на бойне! - Она сама хотела этого, - не слишком уверенно возразил менху. Бурах и сам точно не знал, что они совершили там, на кургане Раги - но чувствовал, что засыпающий вечным сном удург откликнулся на их безнадежный призыв. Откликнулся - но мир оставался прежним, ничего не произошло. - Ее самопожертвование было добровольным и... - Чушь, - скорбь Старейшины по утраченной подруге переплавилась в бессильный гнев. - Она всегда любила жизнь, она не должна была умирать так рано! Я надеялся, мы с ней возьмем Уклад после того, как все закончится. Новый Уклад, очищенный, истинный и незамутненный, как в древние времена. Полоумная Ольгимская захватила башню, думая сделать ее крепостью своего собственного Уклада, но просчиталась. Что могут дети? Ничего. Только мечтать и придумывать сказки. Мечты не намажешь на хлеб, сказками не покроешь дырявую крышу. От них никакого проку. Жаль, инквизитор не успела довершить задуманное - но военные на Станции сделают это за нее, - он оскалился. - Многогранника не будет, но Термитник останется. Он будет принадлежать мне, а не тебе, чужаку. - Оюн! - возмущенно воскликнула Тая. - Ну что ты такое говоришь! Уклад не может принадлежать кому-либо! Это мы принадлежим Укладу, мы его дети и мы - его часть. Все мы, живущие в Городе... - Ты не понимаешь, дитя, - на миг голос Оюна смягчился. - Ты видела смерть и не боишься ее, но ты слишком мала, чтобы изведать темную сторону жизни. Я бы заботился о тебе, ты играла бы с телятами и была счастлива. К чему тебе знать больше? Зачем вставать на одну из сторон в войне, которой ты не понимаешь? - Я все понимаю, - Тая ожгла Старейшину холодным, совсем не девчоночьим взглядом и отошла в сторону. - Тебе было недостаточно просто следить за порядком Уклада. Ты сам хотел стать этим порядком. Оспина тоже это понимала, она читала в твоем сердце - но знала, ей некем заменить тебя. Она предпочла мелкое зло - тебя. Но теперь нашлось, кому занять твое место. Идите и сражайтесь! - она резко отмахнула рукой. Чуть помедлив, гаруспик шагнул в пустоту. Увидев, что стоящий на другой стороне колодца Оюн сделал то же самое. ...Маленькая комната, обтянутая обоями цвета свежей артериальной крови. Постель с простынями густого медового цвета. Лежащая женщина, стройная, узкая в кости, окутанная прозрачными алыми шелками. Рассыпавшиеся белые локоны, в светлых глазах зимней льдинкой стынут тоска и одиночество. Ему так хотелось растопить этот лед. Узнать, как она умеет улыбаться. У нее должна быть очень хорошая улыбка - чуть смущенная, робко трепещущая на тонких губах. - Мы не успели поговорить, - мягко произнесла Аглая Лилич. - А теперь уже поздно, наши линии разошлись навсегда. Я мертва, ты жив. Постарайся и дальше оставаться в живых, ладно? Она порывисто вскинула руки, обнимая гаруспика, истаивая, точно восковая фигурка, туманом просачиваясь меж его судорожно стиснутых пальцев. Когда она и комната растворились в небытии, Артемий стоял в низком туннеле, живом и пульсирующем, светившемся изнутри собственным потаенным светом, точно раскаленный уголь. Под ногами струилась кровь - вязкая, соленая, живая. Кровь Высших быков. «Аглаи больше нет», - гаруспик знал, что пришедшее к нему видение не лжет. Инквизитор умерла, скверной и одинокой смертью, и мысль об утрате наполняла его сердце скорбью. Бурах был для нее всего лишь полезным человеком, инструментом в борьбе за право с честью вернуться обратно в Столицу. Тем, с кем она могла позволить себе быть откровенной - и Карающий Бич представления не имела о том, какие чувства испытывал к ней менху. О том, как его тянуло к ней - женщине, похожей на заточенный до бритвенной остроты клинок, отсекающий праведное от неправедного. Ее больше не было на земле. Она существовала только в его памяти. В воображении человека, стоявшего в легендарных призрачных туннелях под Городом. В кровеносных жилах удурга, что пронизывают все и вся. Бурах не удивился, обнаружив, что бос и полностью раздет. Он шел сквозь Испытание, а у них свои законы, свободные от запретов и предписаний человеческой логики. Следовало решить, куда идти - и он свернул направо. Каждый шаг сопровождался гулким шлепаньем. Он брел и брел по бесконечному округлому туннелю с многочисленными ответвлениями, пока навстречу ему из стены не вышла Оспина. Вместо привычного бурого балахона она была облачена в наряд Травяной Невесты, сплетенный из колючих стеблей, украшенный багровыми цветами, ронявшими бархатные лепестки в текущую мимо кровь. Коротко обкромсанные каштановые волосы сменились змеящейся по спине косой, запястья степнячки обвивали тяжелые золотые браслеты. Оспина была изумительна и желанна. Наверное, именно такой представала она глазам Оюна. - Эсь'Пайна, - почтительно произнес гаруспик истинное имя последней жрицы умирающих богов, - я благодарен судьбе за встречу с тобой. Направь меня, скажи, что мне надлежит свершить. - Откуда мне знать? - откликнулась Оспина. - Ты дважды познал искусство раскрытия линий - там, в Столице, и здесь, в Степи. Ты ведаешь тайны науки и секреты магии, мечтая слить их воедино, дабы обрести силу творить чудеса. Ты доказал свое право на собственное мнение. Ступай - и в конце концов придешь к своему решению. Совершишь выбор - в пользу той или иной чаши весов. Твое сердце подскажет, что правильнее: уничтожить будущее во имя настоящего или отказаться от настоящего в пользу грядущего. Выбирай, но не проси о подсказках, - она провела кончиками пальцев по его щеке. Отступила назад, к вздрогнувшей стене, жадно поглотившей ее. - Даже после смерти она издевается и играет в загадки, - пробормотал Бурах. Густой, теплый поток крови под его ногами обтекал щиколотки и настойчиво подталкивал вперед. Спустя еще сотню или две шагов гаруспик вместе с небольшим водопадом вывалился в округлый зал, чьи алые стены сокращались в такт биению огромного сердца. Посреди зала монументом высился Старейшина боен - обнаженный, грузный, перевитый мускулами, с толстой шеей и упрямо склоненной вперед лобастой головой. Завидев Артемия, он медленно провел ногой по хлюпающей жиже - в точности злой бык на выгоне, завидевший соперника и скребущий тяжелым копытом землю. Не было произнесено ни единого слова - да и к чему пустые разговоры, когда решается вопрос о первенстве? Оюн сорвался с места и ринулся вперед. Его стремительно движущаяся фигура подернулась кровавым маревом, застилающим глаза - а когда оно рассеялось, Бурах еле успел отпрыгнуть в сторону, спасаясь от явившегося воочию разъяренного аврокса, Высшего, небывалого творения с торсом человека и головой быка. Изогнутые рога вздымались, как варварская корона. Как два костяных меча, готовых терзать и убивать. Ноги Оюна тоже утратили человеческий вид, превратившись в ноги быка, покрытые жесткой черной шерстью и заканчивающиеся массивными копытами. «Голова - уязвимое место чудовищ», - всплыла в памяти фраза из прочитанного когда-то мифа. Гаруспик танцевал пляску смерти, увертываясь от разящих рогов и тяжелых кулаков Старейшины. Раз за разом безжалостно ударяя ребром ладони по широкому носу фантастической твари. Аврокс оглушитель