да очаровательную, а теперь безнадежно испорченную и выброшенную на свалку. Больше в подвале на нижнем ярусе Термитника не было никого. Только мертвецы и запустение. Натужно гудевшая лампа в жестяном абажуре брызнула ослепительной бело-синей вспышкой и погасла. Глава 26. Данковский: Рука помощи. Сознание возвращалось чередой мимолетных, не связанных между собой эпизодов. Они походили на трескучее пламя магниевого порошка, рассыпанного на полке фотоаппарата. Черная целлулоидная пленка крутится, послушно запечатлевая оказавшиеся перед раскачивающимся объективом случайные сцены. Удары. Падение. Черно-зеленые квадраты уплывают назад, на них остается прерывистая бурая полоса. Крики, выстрелы, звон бьющегося стекла. Раскачивающееся оранжевое пятно. Периоды краткого просветления, когда Даниэль, подвывая и скрипя зубами, дополз до стены и забился в угол. Черно-алая темнота под веками. Спазмы, тошнотворная слабость при малейшей попытке шевельнуть левой рукой. Вялое онемение, охватившее челюсть и левую скулу, похожее на действие новокаина в зубоврачебном кабинете. Смутно припоминалось, что «заморозку» произвел врезавшийся в лицо приклад карабина. Боль в ребрах, невозможность вдохнуть полной грудью. Мысль, отдающаяся частыми толчками крови в висках: «У них нет приказа. Обстрел не начнется без заверенного разрешения. А я его спрятал. Убил Пепла и спрятал приказ о разрушении Города. Наверное, меня скоро расстреляют. Или повесят. Но приказа нет. Отсрочка. Не спасение, но отсрочка». Бакалавр терял сознание, приходил в себя и снова проваливался в мучительно-вязкое полузабытье. В бреду Даниэль яростно спорил с Капеллой Ольгимской, доказывая, что вмешательство Судьбы здесь не при чем. Это был его собственный выбор. Дурацкий, основанный на доводах эмоций, а не логики, но выбор. Капелла кивала, а потом неожиданно встала из-за стола и ушла. Раздосадованный внезапно прервавшейся беседой бакалавр ринулся следом, не смог подняться со стула - и в очередной раз вспомнил, где находится. Его швырнули в карцер Управы - камеру, похожу на клетку в зверинце, с решеткой вместо одной из стен. Маленький тихий Город не нуждался в тюрьме, ему было достаточно пяти камер - для предварительного заключения редких подсудимых перед судебным заседанием, для пьяных буянов и пойманных на горячем воришек. Данковский корчился в дальнем углу камеры, отчаянно сражаясь с намерением своего организма вывернуться наизнанку. Организм одержал верх. Шипя и чертыхаясь, Даниэль отполз подальше от зеленоватой лужицы. Рот наполнился отвратительно кислым привкусом. Миновала вечность. Другая. В коридоре с белеными стенами мерно жужжал, выгорая, прицепленный к крюку керосиновый фонарь. Балансирующий на грани яви и обморока разум Данковского изнемогал в тщетных попытках представить, что сейчас творится в Городе и что ждет его самого. Явятся ли за ним гвардейцы в прорезиненных защитных костюмах, чтобы вздернуть на площади за убийство своего командира? Пристрелят его здесь, чтобы не возиться - или просто забудут, оставив подыхать в подвале? На другом конце земли грохнула о косяк дверь. Глухо затопали приближающиеся по коридору шаги. Вот и все. О нем вспомнили. Блестящая карьера столичного бакалавра Данковского оборвалась в самом расцвете, да еще столь нелепым и недостойным образом. Звенели ключи, явившийся по его душу перебирал связку в поисках ключа от камеры. Лязгнул замок, надрывно заскрипела отодвигаемая по направляющим дверь решетки. Пара рук подхватила лежавшего бакалавра под мышки и под аккомпанемент натужного выдоха усадила в более-менее вертикальное положение. Прижавшиеся к его вискам и щекам ладони были воистину ледяными. Не просто холодная человеческая плоть, но насквозь промороженные сосульки, прямиком с высокогорных ледников, с запахом влажной земли и гниющей травы. Кожу отчаянно защипало, по телу девятым валом пронеслась мерзлая волна, скрутившая внутренности в тугой узел - но прочистившая сознание и отогнавшая боль в дальний угол. Стиснутое обжигающим холодом сердце пропустило пару ударов, опомнилось и судорожно заколотилось о ребра, гоня по жилам застывшую кровь. - Пей, - в разбитые губы ткнулось латунное горлышко фляги. Данковский послушно глотнул. Щедро разбавленная бренди твириновка комком расплавленного свинца ухнула в опустошенный желудок. Бакалавр мучительно закашлялся, сквозь повисшие на ресницах слезы пытаясь разглядеть, кто сидит на корточках напротив него. Неужели гвардейцы решили перед казнью привести жертву в себя - чтобы экзекуция выглядела более наглядной? - С возвращением в мир живых. У нее были серые глаза, обведенные яркой зеленой каймой. Курносый носик с россыпью бледных веснушек и чуть задранная верхняя губа, открывающая блестящие мелкие зубы. Она носила великоватый ей бушлат с чужого плеча и юбку из плотного твида. Вязаная шапочка выцветшего цвета бордо, яркий алый шарф, обмотанный вокруг воротника. Заштопанные на коленях красные чулки, крепкие дорожные ботинки с высокими голенищами и шнуровкой, так ценимые шпаной за окованный железом носок, незаменимый в уличных драках. Она походила на уличную кошку, вечно пребывающую начеку, всегда готовую огрызнуться, подраться за лакомый кусок с более слабым или удрать от более сильного противника - с ее вытянутыми к вискам настороженными глазами и треугольным личиком. За ней тянулся шлейф пугающих слухов и зловещих россказней. Мясники из Термитника называли ее порождением разлагающихся в земле костей, пустых могил и холодного ветра. Они твердили, что бродяжка не добралась в Город с одним из последних товарных составов, а темной ветреной ночью пришла со стороны кладбища, выбравшись из свежей могилы в земле. Комендант Сабуров и его жена так привязались к одинокой девушке, что были готовы удочерить ее и принять в семью - пока приемыш вдрызг не разругался с Катериной, обвинив старую Хозяйку в том, что та не обладает даже крупицей магического дара. Девушка убежала из Стержня и с тех пор жила сама по себе. Даниэль порой замечал ее - в толпе, собравшейся посмотреть на казни Поджигателей, сидящей на каменном парапете набережной, бесстрашно бродящей по выгоревшим кварталам или помогавшей мортусам, собирающим тела умерших от Язвы. Подростки Города не водили с ней дружбы и старались держаться от бродяжки подальше. - К-клара? - с трудом выговорил бакалавр. - Ты недоволен? - дернула узким плечом несостоявшаяся приемная дочь покойного Сабурова. - По-моему, в твоем положении человек будет рад любой дружеской руке. Как ты себя чувствуешь? - Как таракан, раздавленный Северным экспрессом, - Даниэль еще раз приложился к фляге и осторожно провел языком по зубам. Оба передних зуба на верхней челюсти ощутимо пошатывались. Бакалавр отвернулся, неловко сплюнув на серый бетонный пол красной кляксой - яркой, как шарф Клары. - Остришь? Это хорошо, - одобрительно кивнула девушка. - Тогда второй вопрос - сможешь идти? Я подставлю тебе плечо помощи, но силенок у меня, сам понимаешь, немного. - Еще не знаю, - бакалавру удалось подтянуть под себя ноги, но попытка встать, цепляясь за стену и руку Клары, закончилась полнейшим провалом. Вспышки острейшей боли в левой руке, настойчиво требовавшей перевязки и покоя, доказывали, что по меньшей мере одна из костей треснула. - Нет. Пока не могу. - Тогда обождем, - легко согласилась Клара, присаживаясь на узкую койку, привинченную к стене камеры. - Как ты сюда попала? - наконец сформулировал не дававший ему покоя вопрос Даниэль. - Разбила окно в дамском туалете, что на первом этаже, и влезла, - чинно сообщила Клара. - Люблю ходить неизбитыми путями. Хотя вообще-то Управа пустует. После внезапной кончины генерала его подчиненные наскоро собрались и убрались к Станции. Сдается мне, бравые ребятки Серебряной Бригады не слишком представляют, чем бы заняться в зараженном городе. Они разграбили и подожгли Склады, потом принялись взламывать сейфы в местном банке, но дальше этого их воображение не пошл