туманные замечания и то, что она слишком много знала. Бродяжка походила на Инквизитора - столь же решительная, целеустремленная и не желающая замечать препятствий на пути. Клара составила разумный план собственного спасения из Города и четко следовала ему. Бакалавру вспомнилось, что городские подростки называли Клару Самозванкой. Весьма странная и вызывающая кличка, ведь самозванец - человек, своевольно присвоивший себе имя или титул, на которые не имеет законного права. Что присвоила себе Клара, какое имя? Кто она, откуда взялась в Городе, давно ли бродяжничает и почему? В стране достаточно приютов для сирот и брошенных детей, там ей охотно дали бы кров и позаботились о ее будущем... Размышления бакалавра приняли иной оборот. Будущее. Будущий вечер и грядущее утро. Пепел мимоходом бросил, что рассчитывает начать обстрел Города с утра. Его слова косвенно подтвердила подозрительно осведомленная девушка Клара, твердо намеренная покинуть Город до начала бомбардировки. Заверенное парламентское постановление осталось лежать в Управе, вряд ли кто из гвардейцев нашел его. Там же остались Тетрадь и фонограф Данковского - которые нельзя оставлять на произвол судьбы. Может, когда Клара вернется, попросить ее сходить в Управу и забрать материалы о Чуме?.. О чем он только думает! Город вот-вот погибнет, а его занимает только собственное исследование! Дети, оставшиеся в Многограннике - вот что должно его беспокоить! Если снаряды лягут поблизости от башни, та рухнет от одного сотрясения воздуха! И погребет вместе с собою подростков, которым взбрела в голову дикая мысль - сделать башню своим укрытием. Даниэль вскинулся, пытаясь встать, бежать неведомо куда - на Станцию или к Многограннику - и тут же со стоном рухнул обратно. Голова раскалывалась от боли, его подташнивало, левая рука пульсировала горячими волнами. Похоже, это не трещина, ее все-таки сломали. Если он попытается выйти из своего убежища, то шагов через десять упадет и сможет только ползти. «Капелла, Капелла, пожалуйста. Уведи детей. Бегите из Многогранника, спасайтесь. Уходите в Степь. Не оставайтесь там, вы погибнете, Капелла, ну пожалуйста, ты же Хозяйка, ты понимаешь, что происходит, ты видишь будущее...» Бакалавр не рассчитывал на ответ, он просто видел в панических мыслях, как с хрустом ломается опора Многогранника - но на миг на него снизошло ощущение умиротворяющего спокойствия. Теперь он знал, что ему делать - встать и дохромать до дверей. Присесть на крыльце в две ступеньки и терпеливо ждать. Путь от Многогранника до Сгустка отнимает не более получаса. Тусклое осеннее солнце каплей висело над Степью, закутавшись в серую облачную хмарь. * * * Мутная болотистая вода хлюпала под ногами. Григорий Филин, известный большинству горожан под кратким прозвищем Грифа, с боем покинул свое жилище и теперь уходил к южным границам Города. Подпаленные гвардейцами Склады горели веселым и жарким пламенем. Взрывались ящики со спиртным, полыхали тюки с пластинами высушенной твири, в воздухе кружили гарь и пепел. Контрабандисты удерживались, покуда хватало сил и патронов, сознавая, что не смогут на равных противостоять Серебряной Бригаде. Скрепя сердце, атаман шайки отдал приказ уходить. Рассеяться по Степи, затеряться в Городе, исчезнуть. Рано или поздно они вновь возьмут свое. Солдаты не смогут поживиться трофеями за счет побежденных. Все, что достанется гвардейцам - обгорелые остовы зданий и вагонов, да хрусткий черный прах обгорелых трав, за которые в Столице можно было выручить кругленькую сумму. «Это добро прожили - наживем еще», - философски рассудил Гриф. Ушел он не с пустыми руками, запасливо распихав по карманам золотые вещицы и припрятав ближе к сердцу драгоценную расписку младшего Ольгимского. Неважно, мертв Влад или жив. Бумага подписана его именем, значит, Гриф отыщет способ получить по ней обещанные деньги. Ему бы лишь достичь ближайшего города. Он не страшился долгого перехода через Степь, рассчитывая украсть лошадь на каком-нибудь из кордонных постов. Гвардейцы, кинувшиеся за ним в погоню, уже давно отстали, безнадежно заплутав среди многочисленных протоков, ответвлений и омутов протяженного болота, где брала свое начало Ветка. Контрабандисты знали все здешние тропы и ловушки, и Гриф ничуть не беспокоился о том, как выберется из мешанины качающейся осоки и заиленных ручьев, неотличимых один от другого. Он пробирался сквозь шелестящую траву, не оглядываясь на остающийся позади Город. Былой коновод сожалел разве что о шайке, своей надежной стае, которую теперь приходилось оставить на произвол судьбы. Ну да ничего, ребята тертые, ко всему привычные, справятся. Если выживут, конечно. А он теперь будет жить вечно. Ну, или очень долго. Он вырвался из липких объятий Песчанки. Теперь от него будет держаться подальше любая хворь и напасть. Он недосягаем для них. Недосягаем, а вскоре станет богат. Ему ведомы тайные пути и связи, следующей весной в Степи вновь зацветет савьюр... Все вернется на круги своя. Так всегда бывает. Одно проигранное сражение - это еще не проигранная война. «Может, когда-нибудь я даже вернусь сюда», - Гриф мелкими шажками перебрался по шаткому настилу гати с одного крохотного островка на другой. Больше всего он опасался потерять равновесие или оступиться - голова все еще кружилась, и порой очертания предметов в глазах двоились и троились, так что он не знал, на какую из досок ступить. Болото окружало человека, шелестя, булькая и вздыхая о чем-то своем. Где-то в зыбких глубинах притаились болотные ведьмы, где-то заполошно раскричалась выпь. Контрабандист целеустремленным кабаном пер к югу, держась нужной тропинки - пока та, вильнув, неожиданно не оборвалась прямо у него под ногами. - Что за хрень?.. - недоуменно вопросил у хмурого неба и плоской болотистой равнины Гриф. Тропинка должна была увести его дальше, это была надежная, крепкая тропа, пробитая не одним поколением скупщиков трав, идущих в Степь. Она вела на сушу, к твердой земле и спасению. Гриф огляделся, выискивая знакомые ориентиры. Жердины-вехи с привязанными ленточками. Стоячие камни, невесть каким образом не погрузившиеся в топь. Ему показалось, он даже различает тусклый солнечный отблеск на тонком шпиле Станции. Все было таким привычным - и вместе с тем подернутым сизой дымкой обманчивого тумана. Того, что вынуждает человека кружить и кружить вокруг одного и того же места, не в силах выйти на верную дорогу. Того, что сводит заплутавшего на болотах путника с ума. Но ведь он, Гриф, не таков. Он не позволит болотам заморочить себе голову липким чародейством. Не для того он остался в живых, чтобы сгинуть, может статься, в нескольких десятках шагов от твердой земли! Контрабандист упрямо зашагал вперед, вытаскивая увязающие ноги из бурой жижи и с хрустом ломая подмерзшие стебли камыша. Где-то на самой грани слуха комариным назойливым звоном ныли приглушенные, неразборчивые голоса - но Гриф решительно приказал им заткнуться. Он уже видел ее впереди, эту полоску чахлых, облетевших к осени ольховых деревьев, означавшую твердую почву. Она маячила впереди, такая близкая и недосягаемая, и Гриф устремился к ней. Ноги запутались в спутанной, волглой траве - и Филин грохнулся ничком, расплескав болотистую воду. Он еще ругался и возился, пытаясь, встать, когда они появились из зарослей, окружив его. Приземистые олонги в черных хламидах и белых безликих масках. Девушки-степнячки, дочери Трав и Ветров, мрачные и хмурые, с жердинами в руках. Меткий удар тяжелой палкой по локтю вынудил Грифа с приглушенным воем рухнуть лицом в мокрую траву. Контрабандист умел с полуслова понимать намеки, больше не пытаясь подняться. Он слаб, ему сейчас не тягаться с пятеркой ополоумевших девок, вооруженных дубинками и ловких, как кошки. Может, получится договориться? - Что я вам сделал? - пробулькал он, с отвращением выплевывая попавшую в рот траву. - Мы всегда жили в мире. Если б не я, вы до сих пор прозябали бы в своих стойбищах! Я щедро платил вам за травы, заступался за вас и помогал в тяжелые годы. И вот чем вы отплатили за мою до