броту! Неужто народу Степи совсем неведома благодарность? Дайте мне уйти, это все, что мне нужно! - Ты скупал наши травы и продавал их тем, кто желал лишь забвения и удовольствия, - проскрипел один из олонгов, бесформенный балахон с бледным пятном вместо лица. - Год за годом ты покупал твирь и наших дочерей. Ты сделал наших танцовщиц шлюхами для своих людей. Ты погубил наши души, сделав их мягкими и слабыми, - подхватил сборщик трав, стоявший рядом. - Навсегда сделал нас зависимыми от тебя. От твоих денег. Твоих лекарств для наших детей, - невозможно было понять, от кого из олонгов исходит скребущий, шепчущий голос. - Твоих украшений для наших женщин и оружия для наших мужчин. Ты сделал травы Степи всего лишь дорогим товаром. Ты убил нас. Убил сущность детей Матери Степей. Мы просто земные черви, приносящие тебе доход. Но твой Город погибнет, а Степь останется. Ты умрешь вместе с Городом. Ты умрешь. Умрешь. Ты не станешь частью Степи, тебя примет зловонное болото. Ты умрешь. Умрешь... Они твердили свои угрозы, а Гриф, подобрав под себя руки и ноги, оттолкнулся, сделав жабий прыжок и повалив ближайшую к нему девушку. Степнячка зашипела, царапая ему лицо и выдираясь, и тогда ее подруга, раскрутив дубинку, с размаху ударила Григория по затылку. Звук вышел сухой и четкий, словно кто-то расколол сильными пальцами гигантский орех. Жерди поднимались и опускались, летели кровавые капли, слышалось тяжелое дыхание, но криков не было. Когда степнячки расступились, олонги склонились над неподвижным, изломанным телом. Из недр холщовых балахонов явились изогнутые бронзовые ножи, те, которыми Шепчущиеся-с-Травами бережно подрезали стебли кровавой твири. Олонги разрубили тело Григорий Грифа, побросав куски в болото. Одна из танцовщиц отыскала расписку Младшего Ольгимского и разорвала ее, бросив никчемные бумажные кусочки ветру. Он подхватил их, разметав среди пучков гниющей осоки и камыша. Завершив свой труд, олонги и Дочери Трав ушли. Темнело, низко нависшие тучи пролились дождем. В Городе по-прежнему что-то горело, но болото оставалось бесстрастным и равнодушным, каким оно было испокон веков. Глава 27. Капелла: Чудеса и диковины. - Эк вас разукрасили, - счел своим долгом заметить Каспар Каин, когда выскочившие из-за угла особняка мальчишки поравнялись с крыльцом. Хан привел с собой двоих Песиглавцев покрепче, а Спичка просто увязался следом, потакая своему неуемному любопытству. - Спасибо, я уже в курсе, - со всем отпущенным ему сарказмом отозвался бакалавр. - Шрамы, знаешь ли, украшают мужчину. - То боевые шрамы, а то фингалы после драки, - не остался в долгу Хан. Младший Каин явно чувствовал себя отомщенным за отобранный обрез, а потому был преисполнен бодрой язвительности: - Капелла сказала, вы срочно нуждаетесь в помощи. Вытолкала нас за порог и велела без вас не возвращаться. Вы не волнуйтесь, мы вас доволочем до башни, если что. - Сперва нам нужно сходить в Управу, - твердо заявил Данковский. - Уже потом - в Многогранник. - Что вы позабыли в Управе? - Твоего «Кентавра», - буркнул Даниэль. Хан фыркнул, как застоявшийся жеребенок. Мальчишки довели его до опустевшего здания. Прикинув свои и их возможности, Данковский отказался от мысли вскарабкаться на второй этаж. Тщательно проинструктированный Хан вместе с одним из приятелей ушел наверх. Вскоре подростки прибежали обратно, таща все, что им было поручено найти - саквояж с записями и фонограф. Хан торжествующе размахивал кожаным бюваром Пепла, украшенным накладной золотой пластинкой с монограммой генерала. - Ружье успела прибрать какая-то сволочь, - опечаленно сообщил он. - Пепла в кабинете нет. Инквизитора мы отвязали, уложили на диван и накрыли портьерой с окна - правильно? - Правильно, - сухо сглотнув, кивнул бакалавр. - Спасибо. Она не заслуживала такой участи. - Как сказать, - не согласился Каспар. Город съежился вокруг них, испуганный и притихший. С южной окраины порой долетало короткое стрекотание пулеметных очередей. Ветер гонял листву по тротуарам. За Жилкой что-то горело - жарко, с высоким султаном черного жирного дыма, слегка наклонившегося по ветру и подкрашенного снизу оранжево-алым. Людей на глаза почти не попадалось - а те, что встречались, торопились поскорее спрятаться. - Вы ничего не слышали о Бурахе? - спросил Даниэль. - Утром он собирался проводить в Степи какой-то ритуал... - Ласка сказала, Кледа получилась успешной, - немедля влез Спичка. - Но Тая в Многогранник не пришла. И Бурах тоже куда-то запропал, - он удрученно развел руками. - Может, они в Термитнике? Спроси Капеллу. Она может его услышать. Его или Таю. Бакалавр и подростки шли, срезая путь - по задворкам брошенных особняков и доходных домов, где в мусорных баках возились расплодившиеся крысы. Спускаясь и поднимаясь по узким каменным лестницам с выщербленными ступеньками, стиснутых глухими стенами домов. Проходные дворы, лазейки меж дровяных кладов и прачечных, фальшивые тупики с низкими перекошенными калитками на ржавых петлях. Косые дощатые и проржавевшие чугунные заборы. Запах гниющей листвы и сладкий аромат корицы, прилетающий из зачумленных кварталов. Они пересекли мост через Глотку, обогнув расползшуюся баррикаду из мешков с песком. Надетое на высокий шест чучело Песчанки издевательски помахало им длинными рукавами, свисающими с перекладин. Обогнули здание Собора - и впереди открылся высокий искривленный силуэт Многогранника, причудливой трещиной рассекающий багровый диск заходящего солнца. Длинная розово-черная тень зыбким мостом протянулась через Горхон, в Степь. Ботинки подростков выбивали в сухой почве глубокие ямки, похожие на отпечатки лошадиных подков. Поверх них оставались оттиски сапог бакалавра и едва заметные рубчатые следы поношенных бареток Спички. В траве заполошно застрекотал потерявший чувство времени кузнечик - наверное, единственный уцелевший кузнечик во всей Степи. Вход в башню, открытый арочный проем без дверных створок, к которому вели пологие полукруглые ступени, перегораживал позаимствованный в городском Управлении дорожных и строительных работ заградительный барьер. Красно-бело-желтый, с нанесенной по трафарету черной надписью «Следуйте в объезд». На щербатых ступенях азартно дулись в карты дозорные, мальчик и девочка. Рядом с ними, поблескивая вороненой сталью, лежало охотничье ружье с длинными стволами. Яр, мальчишка, которого бакалавр видел у Медного моста, сидел на перевернутом ящике из-под мыла, обнимая гитару и негромко выводя: Река нас вывела в город меж горных цепей. День за днем оживали кварталы, всходила заря. Мальчишки гоняли по крышам ручных голубей, И глядя на них, мы понимали, что не все было зря... Это конец войны, Несколько лет в аду, Только дождись меня, Я по воде приду, Я по воде-е-е... - Вот и пришли, - Хан оттащил барьер в сторону, пропуская своих приятелей и Данковского. Один за другим они вошли в гулкий пустой вестибюль с округлым потолком и двумя спирально закручивающимися лестницами. Здесь стало немного чище - дети смели разбросанный по полу мусор, битое стекло и прочий хлам в аккуратные кучки. На обшарпанных бетонных стенах теперь были расклеены плакаты, выцветшие и новенькие - рекламы новинок синематографа и старых, давно вышедших из моды фильмов, театральных и цирковых представлений для детей. В центре высилась пирамида жестяных ящиков с консервами марки фабрики Ольгимских и картонных коробок с галетами. Сверху долетали приглушенные детские голоса, шаги, позвякивание и постукивание. Кто-то рассмеялся - звонко и беспечно. Словно бакалавр стоял на первом этаже школы-интерната, слушая, как неподалеку воспитанники обсуждают свои дела. Данковский не знал, как назвать охватившее его чувство - смесь из грусти по утраченному детству и печали по Еве, для которой он не сумел найти нескольких слов, таких бессмысленных, но необходимых. - Здравствуйте, мэтр, - Капелла легкими шажками сбежала по одной из лестниц. - Мальчики, принесите мэтру табурет - вы же видите, ему трудно стоять. Вот вы и пришли к нам. Зеркало разбилось, ничего не вернуть назад. - Тень теперь со мной, - Д