ликий бык, удург, который был основой и хранителем жизни Города. Чума убивает его, он больше не в силах подняться. Бурах, последний из великих менху, сумел провести Кледу - но ритуал запоздал. Уклад погиб, - на глазах Капеллы появились слезы, побежали по щекам. - Их больше нет, мэтр. Ни Бураха, ни Оюна и Оспины, ни Таи. Песчанка взяла верх над ними. Теперь Термитник - всего лишь скотобойня. Просто здания и разделочные цеха, в которых навсегда погас свет. Она всхлипнула, неловко утерла слезы ладонью. Прикоснулась кончиками пальцев к висевшей на шее фигурке золотого бычка. - Решайте сами, мэтр. Вы - единственный независимый и неподкупный свидетель со стороны. Гирька на весах. Вы достаточно повидали и узнали, чтобы обойтись без чужих подсказок. Вы видели наш Город, познали его тайны и хоронили его мертвецов. Мы примем ваше решение. Каким бы оно не было. Мы верим вам. Я верю в вас. Капелла отвернулась, делая вид, что разглядывает старые афиши. Подростки расселись на ступеньках уходящих на второй этаж витых лестниц, слушая разговор бакалавра и юной провидицы. Данковский сидел, свесив руки между колен и уставившись на плохо прилегающие друг к другу ромбы фальшивого мрамора со следами уличной грязи и забившимся в щели песком. Ему казалось, на самом краю его сознания Многогранник предстает иным - таким, как его видели дети Города. Не заброшенной и запущенной бессмысленной руиной, порожденной фантазией галлюцинирующего гения, но величественной Башней из сказок. Башней магов и чародеев, на которую, как на великанский шпиль, нанизаны вращающиеся галактики и сияющие миры. - Чудеса и диковины, - вполголоса пробормотал он. - Что? - осторожно переспросила Капелла. - Чудеса и диковины всего света - пред ваши глаза, для вашего удивления, - повторил Даниэль. - Клич ярмарочного зазывалы. Я его слышал давным-давно, когда был маленьким мальчиком. Вероника, в твоем хозяйстве сыщется пишущая машинка? Модели «ремингтон-72», желательно новенькая. И еще - баночка белил для исправления машинописи. «Штрих» или «Усердный клерк», все едино. Машинку и столик стенографиста на тонких изогнутых ножках приволокли со второго этажа. Бакалавр взглянул на чугунный корпус с кареткой, привычный блестящий полукруг литер и пять рядов круглых клавиш, как на лучшего друга. Положил рядом постановление, отвернул синюю крышку на пузырьке с белилами, прицелившись, мазнул кисточкой по ровным строчкам приказа. Те исчезли. Не скрылись под жидким слоем белой краски, но сгинули напрочь, оставив после себя кремовую атласную бумагу в мелких волнистых узорах. Дернув блестящий изогнутый рычаг, Даниэль отодвинул валик. Вложил широкий лист в машинку, тщательно подкрутил механизм, подгоняя под стальную линейку указателя нужное место. Капелла молча наблюдала за его действиями. Не одобряя, не порицая и не вмешиваясь. Свинцовые таблички с выдавленными на них буквами с размаху опускались на лист, оставляя жирный оттиск. Даниэль стучал по клавишам, как делал это много раз, набирая очередной доклад или новую главу исследования, которое так никогда и не будет завершено. Дети Города смотрели на него. Бродяги, сироты и отпрыски благополучных семей. Дети, выбравшие свой собственный путь. Дети, силой своей наивной веры творившие чудеса. На душе у Даниэля было легко и удивительно спокойно. Он опаздывал, порой не слишком быстро соображал, не успел помочь многим, кто нуждался в нем. Однако сейчас мэтр Даниил Данковский, гордость столичного Имперского Университета, бакалавр естественных наук, поступил в согласии с тихим голосом своей совести и своего долга. Во всяком случае, так ему казалось. - Кому-то придется отнести это на Вокзал и вручить штаб-майору Штольцу, - он закончил печатать и мельком проглядел получившийся текст. - Должен заметить, понятия не имею, как вы объясните ему то причудливое обстоятельство, что приказ доставляет не вестовой генерала Пепла, а ребенок. Мои дела закончены, долги розданы, - бакалавр закрыл машинку появившимся рядом фетровым коробом и встал. Вестибюль опустел, в Многограннике воцарилась удивительная тишина. - Надеюсь, тебе повезет, Ники. Тебе и тем, кто с тобой в одной лодке. - Мы что-нибудь придумаем, - глаза цвета ирисов сияли тихой, благодарной нежностью. - Спасибо вам. Я знаю, как это нелегко - выбирать. Особенно вам. Взрослому, человеку, который не верит в чудеса - но поклоняется сверкающей логике и силе науки. Мэтр, вы сделали для нас так много - и я должна кое-что сказать вам. Чтобы... чтобы вы задумались и поняли, - Капелла Ольгимская поманила бакалавра за собой. Они подошли к стене, где висел аляповато-яркий, чуть выцветший плакат. На афише красовалась девочка в пышном розовом платье, с золотыми кудряшками и улыбающейся синеглазой мордашкой. Девочку окружали кривоватые знаки Зодиака и загадочные символы - Данковский с трудом признал в них перевранные сефиры, срисованные неумелым художником с дрянной книжонки из серии «Секреты Каббалы для начинающих». Понизу некогда ярко-алые буквы кричали: «Единственное выступление! Чудо-дитя, медиум Габриэла! Она никогда вас не видела, но знает все ваши тайны! Торопитесь, всего одно выступление!». В левом верхнем углу стояла дата представления - десять лет назад - и маленькое изображение пестрого циркового шатра, увенчанного бубновым тузом. - Караван? - удивленно переспросил Даниэль. - Караван Бубновых тузов? А кто такая Габриэла? - Королева червей, королева сердец, - отозвалась Капелла, водя пальцем по кругу зодиакальных животных. - Кровавый Караван навсегда остался в Степи - но его представление все еще продолжается. Мы погубили их, наши Хозяйки и наши мужчины - потому что им не было места на земле. Но наша земля не приняла их. Может, от отвращения к их черным делам - а может, скорбя по той смерти, что им пришлось принять. Никто никогда не оплакивал циркачей Каравана. Никто не рискнул заговорить о том, что в числе расстрелянных были невинные души, заложники своей собственной судьбы. Всеобщее молчание породило мстителя, - она резко махнула рукой, чешуйки старой краски с шорохом осыпались вниз, на скукожившейся бумаге проступила иная картина. Черно-белый набросок сепией - виселица с качающимися мертвецами и девушка, смотрящая на них. Девушка в долгополом бушлате, низко натянутой шапочке и с длинным шарфом, лежащим на плечах. Старая цирковая афиша обуглилась, сгорая. - Мы знали и молчали. Нас постигло возмездие, - тихо сказала Ники. - Оставайтесь с нами, мэтр. Это ничего, что вы взрослый. Ваше сердце умеет верить в чудеса и творить их. Вы увидите все диковины Башни. Потрогаете их руками. Изучите и напишете о них во-от такой трактат. - И рад бы в рай, - откликнулся старой поговоркой Данковский. - Да грехи не пускают. Плечи Капеллы поникли. - Вы правы, я поступаю жестоко. Я не имею права предлагать вам подобный выбор. Никакие чудеса не способны заменить вам истину. Неприглядную, замызганную правду. Которой я не желаю знать. Я боюсь ее, этой истины. Прощайте, мэтр Даниэль. До свидания, Даньо, - она назвала Данковского детским полузабытым именем. Бакалавр был уверен, что никогда не называл Капелле своего смешного детского прозвища - но маленькая Хозяйка умела слышать непроизнесенное. Она повернулась и убежала вверх по лестнице, часто стуча низкими каблучками по ступенькам. Столик с пишущей машинкой стоял на прежнем месте, нелепый посреди разрухи Многогранника. «Прощай, Капелла», - бакалавр на миг задумался, брать с собой кофр с фонографом и записи или оставить здесь. Нет, не стоит. Вероника Ольгимская сохранит материалы - для тех, кто пожелает узнать подробности о Песчаной Язве. Барьерчик пропал. Часовые тоже. Разбросанные карты веером валялись на ступеньках. Даниэль не удивился тому, что первой ему попалась на глаза червонная дама. Ветер свистел в сизой траве и провисших проводах над железнодорожной колеей. С востока на Город наползала иссиня-свинцовая туча, волоча за собой размытые дождевые хвосты. Вновь донесся злой перестук автоматных очередей. Перейдя насыпную перемычку и отойдя на полсотни шагов, Данковский не выдер