ня. Четыре женщины глядели ей вслед. Черноволосая решительная Мария. Остроносенькая Юлия с модной короткой стрижкой и изящным мундштуком в уголке чуть подкрашенного темной помадой рта. Запуганная серая мышка Лара с расширенными от страха глазищами. Ева Ян, вцепившаяся в плечо Данковского, как в спасательный круг, и заметившая это только когда бакалавр осторожно накрыл ее руку - своей. - Нажила ты себе врага, подруга, - задумчиво сказала Люричева. - Обязательно было именно сейчас?.. - Так уж вышло, - криво усмехнулась Каина. - Да и плевать. Одевавшаяся в прихожей Анна с грохотом уронила что-то. Выругалась вполголоса. Ее голос заглушил трезвон дверного колокольчика. Щелкнул замок, певица открыла дверь, заговорила с кем-то. До Евы долетело приглушенное «Да, он здесь...о, неужели?..», и следом звонкий смех, заставивший сердце Евы Ян екнуть от скверного предчувствия. - Мэтр Данковский, тут за вами! - громко, неестественно весело крикнула Анна. - Вестовой от коменданта! Срочно зовут! Глава 3. Бурах: Старые склады. Блеклое осеннее солнце ползло к зениту, перечеркнутое тонкими шпилями башен Собора. Сохранившиеся детские воспоминания о том, как возводился Собор - на руинах прежнего, в одну ветреную зимнюю ночь тихо, как-то виновато рухнувшего под собственной тяжестью. Развалины снесли, на их месте постепенно образовалась огромная черная яма, казавшаяся окрестным ребятишкам бездонной, доходящей до самого центра земли. Пробираясь на стройку, они подолгу стояли над котлованом, глядя вниз, следя, как желтая степная земля, легкая и рассыпчатая, пронизанная корнями трав, сменяется плотной сизовато-серой глиной, а та - темно-красной почвой с неяркими оранжевыми прожилками. На дне ямищи всегда стояла лужа затхлой бурой воды. Дети бросали туда камешки, прислушиваясь к отдаленному «плюх». Потом возник фундамент, взметнулись каменные стены, в окнах появились разноцветные витражи, на крышу легли свинцовые черепичные плитки. В Столице заказали колокола, и горожане собрались посмотреть, как их поднимали и развешивали на трех башнях. Прекрасный Собор умер, не родившись. Епископат никак не мог подыскать священников, достойных служить в великолепном новом храме. Или те любыми средствами увиливали от назначения в такую глушь. Спустя два или три года после завершения строительства наконец на «Северном экспрессе» прибыл пожилой настоятель. Началась хлопотливая подготовка к церемонии торжественного освящения, но в самый ее разгар священник умер от внезапной простуды. В тот далекий год подросток, некогда увлеченно лазавший по недостроенному Собору, уехал в Столицу. Учиться. Думалось - на пять быстрых лет, оказалось - на годы. Долгие годы странствий, годы познаний. Вернувшись, он застал Город не слишком изменившимся, а Собор - ветшающим и по-прежнему запертым. Епископат больше никого не прислал. Противоречия между официальной Церковью и Степью оказались слишком сильными. «Никакой это не дом Господень. Просто большая каменная коробка, гулкая и пустая», - всякий раз невольно думал он, проходя мимо. Площадь вокруг Собора была усыпана облетевшей листвой, прохожий мимоходом пинал неопрятные легкие кучки, и те разваливались. Парочка влажных листьев прилипла к высоким шнурованным ботинкам с широким рантом. Он приостановился на углу, вытирая ботинок о чугунную тумбу и краем глаза заметив показавшегося в переулке прохожего. Горожанин, едва сообразив, кого видит перед собой, испуганной крысой шмыгнул в подворотню. «Вот она, дурная репутация, - беззлобно хмыкнул человек. - Быстро сползшая амальгама цивилизации. Иду себе, ровным счетом никого не трогаю, но все шарахаются...» Его до сих пор не покидало удивление перед тем, с какой стремительностью и легкостью выпускник Хирургической кафедры столичного Университета превратился в Потрошителя, убийцу и всеобщее пугало. В гаруспика, гадающего по теплым внутренностям только что убитой жертвы. В истинного наследника своих предков. В степного менху. На днях Артемию Бураху исполнилось ровно тридцать. «Угловатый» - таким эпитетом обычно награждали его те, кто впервые столкнулся с гаруспиком. Высокий, крупного сложения, с привычкой постоянно горбиться. Коротко стриженые темно-рыжие волосы торчат непокорным ежиком. Грубо вылепленное лицо с тяжелым подбородком и длинным прямым носом в определенном ракурсе смахивает на фотографии идолов с далеких южных островов. Светло-зеленые, глубоко посаженные глаза. О щетину на щеках и подбородке можно смело зажигать спички. Он почти всегда таскается в вельветовой куртке тусклого болотного цвета и кожаных бриджах. Заскорузлые темные следы на полах куртки, если бы кто удосужился провести их анализ, действительно оказались бы кровью людей и животных. В многочисленных карманах одежды Бураха могло обнаружиться все, что угодно - рыболовные крючки, штопальные иглы, сломанные часы, орешки арахиса и кардамона, семечки и хлебные корки. Мусор и хлам, чрезвычайно ценимый городской детворой. Предметы обмена и торга, при удачном стечении обстоятельств способные превратиться в бутыль питьевой воды, кусок мяса и упаковку анальгетиков. Отдельно от прочего добра хранился фетровый кошель, где в ожидании своего часа дремали Инструменты. Три тонких, зеркально-синеватых скальпеля с ребристыми рукоятями и выдавленной у основания маркой «Sig-86». Прекрасные, никогда не подводившие, способные без труда рассечь самую толстую и неподатливую мышцу. Артемий ни разу не сожалел о сумме, выложенной за свое сокровище. Компанию Инструментам составлял «Крестоносец», длинноствольный револьвер, снятый с убитого мародера. Судя по вытершейся рукоятке и тускло блестящему стволу, «Крестоносец» был уже довольно стар, его отдача при выстреле лихо подбрасывала руку стрелка вверх, но Бураху револьвер приглянулся. К тому же разжиться другим оружием все равно было негде. «Крестоносец» тяжело ударял по левому бедру, высокие ботинки мерно топали по выщербленным плиткам. Собор остался позади, он шел через молчаливые Каштаны, былой престижный квартал. Дома стояли запертыми, с окнами, крест-накрест заколоченными досками. Возможно, внутри еще бились в затянувшейся агонии законные владельцы. Люди, пожираемые неведомой инфекцией. С иссохшей и съежившейся кожей, отваливающейся целыми пластами. С гниющими глазами и черными провалами беззубых ртов, испускающими тихий, прерывистый вой - последнее усилие разлагающихся легких и вздувшейся гортани. Живые мумии в саркофагах собственных особняков, затянутых изнутри бурой плесенью. Когда они умирают, их тела становятся похожи на мешки, набитые вместо костей и жил песком. Мортусы-Исполнители, в клювастых птичьих масках и просторных черных плащах, обходят пустынные улицы, подбирая и складывая на телеги трупы горожан - тех, кто в последние мгновения смерти выполз на порог дома... Смерть танцует на пустынных площадях. Песчаная Язва, демон степных легенд Шабнак-Адыр, безликой тенью пробралась в Город и решила остаться здесь навсегда. Где она? Чью маску натянула на себя, пряча свое истинное лицо, смеющийся оскал безумного черепа? Как опознать ее, как изловить? Менху прежних столетий могли одержать верх над Песчанкой, пусть и ценой великих жертв. А что может он, гаруспик, учившийся в заграничных университетах, рискнувший соединить воедино древнюю мудрость Матери Бодхо и светил современной науки?.. На безлюдной окраине Артемий взобрался на насыпь окружной железной дороги, тянувшейся от Станции к бойням, и какое-то время просто стоял, глядя по сторонам. Синеватые рельсы едва заметно подрагивали, или ему так показалось. В Городе ожидали последнюю надежду, Санитарный Корпус, но Бурах не верил, что им удастся одолеть Язву. Если верить сказкам собирателей трав, болезнь настигала лишь тех, кто растерял силы в бессмысленной гонке жизни, кто поступился чистой высотой своей души. Эти слова в точности характеризовали почти любого обывателя. Менху, хирург и убийца, стоял на черте между Городом и Степью. Перед ним тянулись окруженн