е покосившимся забором склады, заброшенные, облюбованные контрабандистами, беспризорниками, бродягами, живыми отбросами Города. Расставленные как попало вагонные контейнеры образовывали причудливый лабиринт, в котором несведущий человек вполне мог заплутать, выйдя прямиком в объятия поджидающей его смерти. За складами начиналась Степь - бледно-золотое всхолмленное море осыпающейся твири, переливающееся под ветром. Грохнул выстрел. Тело среагировало быстрее разума. Артемий сиганул вниз, несколькими прыжками слетев по откосу и на ходу выдергивая из-за пояса оружие. Шлепнулся в пыльные заросли бурьяна, перекатился, рыская взглядом по сторонам и запоздало осознавая: стреляли не в него. Меж снятых с колес грузовых вагонов заметалось испуганное эхо нового выстрела. Бурах прислушался, определяя направление. Где-то слева. Юркнуть в щель между разошедшимися бетонными плитами забора, пролезть под цистерной в ржавых клочьях облезающей краски, ящерицей втиснуться в узкие промежутки меж составленных контейнеров. Подтянуться, взобраться наверх. Проползти по выгнутой горбом крыше. Менху хорошо выучил здешние пути, тупики и лазейки, и теперь даже не раздумывал над тем, куда свернуть, где нужно присесть на корточки, а где - вскарабкаться по держащимся на честном слове скобам. До него долетело еще два, не то три выстрела, и чей-то разъяренный вопль. Он не собирался вмешиваться в чужую войну. По крайней мере, пока не узнает, кто и ради чего затеял перестрелку. Если Гриф решил проучить зарвавшихся конкурентов - его дело. Артемий и заправлявший на Складах скупщик краденого со своими подручными не имели друг к другу никаких претензий. Бурах штопал людей Грифа, подстреленных патрулями и дружинниками, скупщик по божеским ценам подбрасывал ему патроны и предупреждал об облавах. Обитатели Складов придерживались мудрого правила: «Худой мир лучше доброй ссоры». Распластавшись на краю железной вагонной крыши, Бурах осторожно приподнял голову. Поле боя лежало прямо под ним. Два товарных вагона, некогда выкрашенных алым суриком, приоткрытая дверь, валяющееся в нескольких шагах неподвижное тело. Осаждающие, прячущиеся за выступами, медленно, но верно стягивают кольцо вокруг вагона. Бурах разглядел шестерых, в разномастных одежках, от мясницких курток до украденной на складе униформы муниципальных служащих, и нехорошо хмыкнул. Мародеры. К ним у менху имелся свой счет. Небольшой такой счетец. За два дня, проведенных в городской тюрьме, охваченной Песчанкой и ставшей моргом. За выбитый резец, кровавые плевки и отбитые ребра. Мародеры сочли, что схватили подозреваемого в убийствах, избили пленника до полусмерти и бросили возле казарм Добровольной дружины. Дружинники тоже показали себя отнюдь не ангелами, они были перепуганы, Бурах стал для них воплощением обрушившихся на Город бедствий - и они сполна отыгрались на своей добыче. А добыча выжила, выбралась на свободу и очень невзлюбила и тех, и других. И тех, кто носил бело-зеленую повязку Дружины, и тех, кто не носил никаких символов. «Крестоносец» плюнул дымком. Одна из серых фигур качнулась, складываясь пополам. Артемий слетел с вагона, шмыгнул под днище. Заметил на другой стороне чьи-то ноги, подсек, отоварил упавшего рукояткой револьвера за ухо. В такие мгновения он испытывал два противоречивых и захватывающих чувства - наслаждение собственной ловкостью и быстротой, и смутное ощущение неправдоподобности происходящего. Это был сон - дурной сон с запахом свернувшейся крови и вяжущим ароматом твириновых зарослей. Промельк летящего скальпеля. Стоявший спиной мародер не успел заметить выросшей за ним фигуры, ничком рухнув вперед и обильно поливая сухую землю брызнувшей кровью. Его напарник трясущимися руками вскинул карабин. Бурах ухмыльнулся, не пытаясь сорваться с места, уклониться от неизбежного выстрела. Его всегда занимал поразительный миг истины: хватит у противника духа выстрелить в упор или?.. Не хватило. Пляшущее дуло карабина задралось куда-то вверх, к небу. А потом оружие выпало из рук, звякнув дулом по куску ржавого рельса. - Смывайся, - гаруспик небрежно махнул рукой в сторону Города и, пригибаясь, побежал к осаждаемым вагонам. Мародерам хватило ума сообразить, что они атакованы с тыла, и теперь они ринулись на приступ, рассчитывая в случае победы укрыться в контейнерах. Изнутри отстреливались, несколько мгновений воздух над Складами раздирали частые щелчки и грохот. Остро пахло жженной бумагой и пироксилином. Бурах, перезарядив «Крестоносца», двумя выстрелами уложил еще кого-то из осаждающих, и понял, что маленькое сражение окончено. Кто не убит, тот бежал. - Эй, там! - Артемий несколько раз с силой ударил кулаком по полузакрытой створке вагонной двери. - Здесь Бурах. Можете вылезать. Передайте Грифу, пусть меняет прозвище. Он сущая Ворона, коли прозевал облаву. Внутри зашебуршились, забормотали. Кто-то чихнул. Тяжелая дверь вздрогнула, надрывно скрипнув и слегка откатившись по направляющим. Высунулась взъерошенная голова, покрутилась туда-сюда, оценивая обстановку, и нервно хихикнула. Бурах стоял, привалившись спиной к деревянной обшивке вагона, жевал сорванный стебелек и просил Мать Бодхо послать ему терпения. Да побольше. Из вагона один за другим вылезали подростки. Городские оборвыши лет двенадцати-пятнадцати, дети Уклада, дети Степи и Термитника. Трое мальчишек и девчонка. Из черной дверной щели вылетел костыль, и дети, протянув руки, поддержали еще одного подростка, неуклюже подволакивающего искривленную левую ногу. Оказавшись на земле, он ловко сгреб костыль, сунул его под мышку и с самым независимым видом остановился неподалеку от гаруспика. В контейнере гомонили, переругиваясь и волоча к выходу нечто тяжелое, скребущее по полу. - Выпотрошить бы тебя, глянуть, что в голове - мозги или солома, - бросил в пространство Бурах. - А чё я такого сделал? - ухмыляясь до ушей, поинтересовался хромой. - Абсолютно ничего. Но было бы занимательно послушать историю твоих сегодняшних похождений, - кивнул Бурах. - Итак, друг мой Ноткин, с какой радости Двудушники развязали войну с мародерами? И где, если не секрет, вы разжились армейскими карабинами? - Ну, в Арсенале... - коновод банды юных побродяжек, именовавших себя Двудушниками, похлопал по карманам и выразительно скосился на менху. - Пока не расколешься - курева не будет, - безжалостно отрезал Бурах. - Ты говори, говори. - Да чё тут говорить!.. - подросток глянул через плечо, туда, где его приятели сообща вытаскивали из вагона длинный железный ящик, выкрашенный в защитный оливковый цвет. - Все ж знают, что не сегодня-завтра к нам явится Санитарный Корпус. Как они санитарию наводят, слыхали? В три приема. С такими, как мы, возиться долго не будут. Выведут в чисто поле, поставят мордой к стенке и пустят по пуле в лоб. А мы хотим жить, господин Бурах, - его голос на миг дал слабину. - В этом городе. Болезнь когда-нибудь да уйдет. Мы - останемся. - И вы полезли в Арсенал, - Артемий неторопливо раскурил две самокрутки, одну для себя, другую для Ноткина. - Где вас засекли и едва не перещелкали. Умники. Ты бы хоть думал в следующий раз, что творишь. Много утащили? - Два ящика, в каждом по пять карабинов, - мальчишка жадно, умело затянулся, сплюнул в сторону. - Еще патроны к ним, три цинки. И хлеб. - Общество юных стрелков, - буркнул менху. Подошел к вытащенным ящикам, откинул крышку. Карабины сыто поблескивали смазкой, похожие на тупорылых поросят. Артемий вытащил один, передернул затвор - хорошо смазанное железо едва слышно зашипело и звонко щелкнуло. Поворот, лязг - и затвор остался в руках менху, а брошенный обратно в контейнер армейский карабин превратился в бесцельную железку. В крайнем случае, его можно было использовать, как оружие ударно-дробящего действия, именуемое в просторечии «дубиной». - Это нечестно-о! - взвыл Ноткин. - Они наши! - У вас все равно их отберут, не дружинники, так ребятки Грифа, - Бурах вытащил очередной затвор, затолкал колючую железку в карман. - Слишком опасные игрушки, они не про вас. Ноткин, мне бы не хотелось, чтобы вс