тьев и тусклыми шариками на столбиках. ...Боль и удовольствие... Две стороны одной и той же монеты. Так его учили, и всякий день он находил убедительное подтверждение словам наставников. Боль и удовольствие скручены в единую тугую спираль, сыплющую обжигающими искрами. Единственное спасение от них - в глубинах памяти. Там, где пустота, холодный ветер и тишина навеки опустевших городов. Где сладко пахнет сырой и влажной землей, рассыпающейся под пальцами, где хрустит подмерзшая трава и звенят ракушки мертвых улиток, облепивших твириновые стебли. Спасаясь, он убегает в место, которого нет, но где его всегда ждут. Где спит его кровь и плоть. - ...Реми? Опять накатило? Натура ты уточенная, сам себя доведешь до обморока и страдаешь. - Работа у меня такая, - невнятно бормочет Реми. Растопыренные пальцы жадно шарят по тумбочке, едва не роняя предусмотрительно наполненный стакан. Взъерошенная голова приподнимается с подушки, слышатся торопливые и жадные глотки. - Налей еще. - Обойдешься. Сам говорил, тебе через два часа гостей принимать. - В жопу гостей, - отчетливо произносит Реми. - Влад, не зуди. Я знаю, что делаю. Дай выпить. - Нет, - темноволосая голова качается в жесте отрицания. По сравнению с тонкокостным, стройным приятелем Влад кажется грузным и обманчиво неуклюжим. Он до сих пор не может понять, почему Реми остановил свой выбор именно на нем. Зачем пожелал втянуть в круговерть своей любви, губительной и сладкой. Зачем связался с провинциалом из глубинки?.. - Хватит с тебя на сегодня. - Теперь еще скажи - «это для твоей же пользы», - ядовито предлагает Реми. - Ну хоть сигарету, а? Одну. Единственную. Только паршивую сигаретку, больше ничего! Чирканье спички. Пляшущий огонек, уплывающий к низкому потолку сизоватый дым. Реми лежит на спине, полуприкрыв глаза и неспешно затягиваясь, краем уха слушая Влада. Напряжение уходит, сменяясь приятной, бездумной расслабленностью. - Папаша изволили отбить телеграмму. «Молнию». Завтра я уезжаю. Хочешь со мной? - В вашу несказанную глушь? - лениво фыркнул Реми. - Что я там забыл? - То, чего тебе недостает здесь, - перечисляя, Влад загибал пальцы. На указательном поблескивало золотое кольцо - массивное, широкое, несколько вульгарное. - Тишину. Месяц спокойствия. Никаких коктейлей, поклонниц и безумных вечеринок до утра. У нас даже синематографа нет, можешь себе представить? Я заказал двухместное купе в «Северном экспрессе». Поехали, Реми, - его голос стал умоляющим. - Поехали. Сколько можно прятаться по захудалым отелям и видеться полчаса раз в неделю? У тебя все равно сейчас ни съемок, ничего. - У нас премьера через месяц, - терпеливо напомнил Реми. - Мы столько вложили в этот фильм, что я обязан торчать в первом ряду и приветливо скалиться публике. Иначе мне конец. Герр Зильберштайн меня кастрирует. Ржавым ножом. - Ровно через двадцать дней я лично посажу тебя на экспресс до Столицы, - не отставал Влад. - Трезвого и вменяемого. Хотя бы двадцать дней мы можем провести вместе? Пауза. - Влад, давай не станем обманывать сами себя. Сколько бы мы не твердили о своей свободе, мы не вольны в своих поступках. Ты принадлежишь вашему семейному концерну. Я - «Иллюзиону», гори он ясным пламенем. Ты должен мчаться домой. Я обязан неотлучно быть здесь - на монтаже в последний миг всегда стрясается что-то непредвиденное. Влад, даже у дурной репутации есть пределы. Мне дозволяется хулиганить - от сих до сих. Если я перейду черту, меня выкинут за ворота. - И прекрасно. Я подберу тебя и увезу, - невесело поддержал Влад, понимая, что в кои веки взбалмошная звезда синематографа права. - Ну хотя бы неделя, Реми? Что может случиться за неделю? - Конкуренты украдут пленку, - с убийственной серьезностью предположил Реми. - Все бы тебе шутки шутить. Комедиант подзаборный. - Стараюсь... Когда отходит твой поезд? - Завтра. Одиннадцать утра. Лехтенский вокзал. Ну скажи, что уедешь со мной. Скажи! - выхваченная сигарета описала искрящуюся дугу, улетев в угол комнаты. Реми тихонько рассмеялся: - Я приду тебя проводить. И подумаю насчет поездки. Обещаю. - Обещаешь поехать? - Обещаю подумать. Пора собираться. «И так всегда, - Влад отвернулся, скрывая разочарование. - Я подумаю. Перезвони мне часа через два. Нет, сегодня я занят, завтра у меня дела и спустя неделю тоже дела. Шляться ночь напролет по коктейлям и дансингам, вот его дела. Невыносимый, безответственный, сумасбродный тип. Знает, что я жить без него не могу, и издевается. Он позвонит - и я брошу все и прибегу. Он не поедет. Будет до последнего дразнить меня надеждой, но никуда не поедет. В этом весь Реми. Без остатка». Утро выдалось дождливым, наполненным волглым мокрым туманом и тоской. Гулкое стеклянно-гранитное чрево огромного Лехтенского вокзала отражало людские голоса, свистки паровозов и выкрики газетных разносчиков. Пахло раскаленным металлом, горелым углем, птичьим пометом и свежими булочками с миндалем. Периодически заволакиваясь серым паром, сияя надраенной медью и новехонькой голубой краской, локомотив «Северного экспресса» напоминал очертаниями пулю, готовую сорваться в полет. Кондукторы подсаживали поднимающихся в вагоны дам, носильщики подкатывали тележки с багажом, уезжающие прощались с остающимися - шла обычная суета перед отправлением поезда. Внушающая романтическим натурам возвышенные мысли о дальних странствиях, новых городах, открытиях и интересных знакомствах. Владу Ольгимскому вид экспресса внушал исключительно отвращение. Все города по сути своей похожи один на другой, люди повсюду озабочены наживой и собственными мелкими делишками, и в роскошном купе первого класса он будет двое суток торчать в одиночестве. Мерзавец Реми вообще не соизволил придти. Видимо, дрыхнет мертвым сном после вчерашней попойки - то бишь «приема гостей». Влад грыз незажженную сигару и медленно стервенел. Поездка выдалась на редкость отвратительной. Дома его ждет унылая равнина, унылые ежедневные хлопоты и городок, чьи тротуары изучены до последнего камешка. В подобном состоянии люди начинают подозрительно часто проходить мимо оружейной лавки, пристально рассматривая выставленные под стеклом образчики зловеще мерцающего надраенной сталью товара. Родственники и друзья соберутся на скромный поминальный ужин, а в нижней трети единственной городской газеты напечатают краткую заметку в траурной рамке... - Да вон же он! - прорезал невнятный гул веселый женский голосок. - Вон там, за колонной! Держась за руки и смеясь, парочка бежала вдоль самого края перрона. Дама в дорожном бархатном пальто придерживала вычурную шляпку, за ее спутником в черном элегантно струился длинный шарф белого шелка. Следом едва поспевал носильщик с тачкой, нагруженной саквояжами и чемоданами. На миг Влад был уверен, что оживший кадр «Радужных зонтиков» ему мерещится. Однако с реальностью не поспоришь - к нему действительно бежал Реми, волоча за собой хохочущую девушку. Пассажиры невольно оборачивались им вслед, некоторые - те, что помоложе - улыбались, большинство неодобрительно поджимало губы. - Едва успели, - выдохнул Реми. - Чуть в аварию не попали. Анна, это Влад. Влад, перед тобой воплощение многих совершенств и талантов - мадемуазель Анна Ангел. Да ты должен ее знать, она же твоя землячка! Тоненькая блондинка, висевшая на локте Реми, кокетливо состроила ошарашенному Владу глазки. Память торопливо листала разбухшую записную книжку сведений - Анна Ангел, известная столичная певица варьете и актриса, уроженка Города. Пару раз он сталкивался с ней на званых вечерах. Смазливое личико, слащавый голосок, нравственность уличной кошки и амбиции вровень с колоколами городского Собора. - Анна решила наведаться домой, - жизнерадостно сообщил Реми. - Вот мы и подумали, отчего бы тебе не составить ей компанию? А я, уж извини, поплетусь обратно на свои рудники, трудиться во имя киноискусства и герра Зильберштайна. Счастливого путешествия. Анна, отбей телеграмму, как доберешься, - под испепеляющим взглядом Ольгимского Реми аккуратно чмокнул девицу в гладкую щечку. - Влад, хватит глядеть букой. Учти, я тебе звер