т роду. Миши-сирота обитала в брошенном пассажирском вагоне, навсегда застрявшем на рельсах неподалеку от Станции, и порой целыми днями не вылезала оттуда. Двудушники подкармливали ее и отчасти побаивались. Из тряпья, ветоши, жгутов сухой травы, пуговиц и подобранных бродяжками ярких тряпок девчонка мастерила кукол. Нелепо-причудливых, с непропорционально большими головами и торчащими в разные стороны руками и ногами. Соорудив очередного уродца, Миши брала химический карандаш и рисовала ему лицо - иногда страшненькое, с перекошенными глазами и разинутым ртом, полным кривых зубов. Иногда - прекрасное, как головка ангела со старинной фрески или личико сказочной принцессы. Когда в вагоне Миши поселялось с два-три десятка «шедевров», приходили Двудушники, рассаживали их по корзинам и уносили в Город. Обыватели охотно покупали творения девчонки за символическую плату в десяток грошей или выменивали на пирожки. Побывав в нескольких домах, Бурах сталкивался там с набитыми соломой уродцами, вышедшими из рук Миши - они скромно сидели на шкафах или каминах, пуча глазки из перламутровых пуговиц. В отличие от взрослых, дети Города специально приходили на окраину, чтобы заказать маленькой мастерице куклу. Обязательно принося с собой вещицу, которая потом становилась частью наряда игрушки - порванные бусы, кусочки ткани, ленточки, перья и цветные нитки. Как приметил Бурах, чем уродливее получалась кукла, тем охотнее брал ее владелец. Дети не играли с куклами Миши, просто таскали их с собой - за пазухой, в кармане фартука, в ранцах и сумках. Заинтригованный Артемий однажды спросил у Ноткина, ради чего подросткам нужны маленькие страхолюдины. Двудушник замялся, пожал плечами и наконец неохотно буркнул: «На счастье...» «Магия детских талисманов. Примитивное шаманство», - такое объяснение, наверное, дал бы местному обычаю мэтр Данковский. И наверняка ухмыльнулся своей неизменной кривой улыбочкой. Мол, вы, коренной уроженец Степи, должны досконально знать здешние ритуалы и их потаенный смысл. Дней десять тому Миши притащила в прозекторскую очередную куклу. Бескостную человековидную фигурку с пришитым к лысой макушке кусочком бурой шерсти, одетую в зеленую хламиду. Молча затолкала подарочек Артемию в карман и сбежала. Бурах озадаченно хмыкнул, но куклу сохранил. В суматохе эпидемии рыжий головастый страшила пропал. Должно быть, вывалился из кармана, когда гаруспик угодил за решетку. Узнав о потере, Миши вытянула губы трубочкой и едва ли не приказным тоном велела менху непременно, как можно скорее отыскать игрушку. Чего он не сделал. За отсутствием времени и желания заниматься ерундой. И сейчас в ответ только развел руками. - Значит, не нашел, - безжалостно подвела итог девчонка. - Даже не пытался. Она хмуро глянула на Артемия из-под всклокоченной челки. На мгновение тот ощутил себя виноватым. Будто не тряпичная безделка потерялась, а щенок убежал из дома. Или любимого котенка Миши по его недосмотру переехало телегой. - Это просто кукла, - сердито буркнул он, заталкивая щепки в прожорливую топку перегонного куба. Чадя, разгорелся огонек. - Миши, знаешь, сейчас я буду немного занят. Если хочешь есть, там, в мешке, лежит хлеб и остатки ветчины. - Не просто кукла, а сильная кукла, - не отставала малолетняя зануда. - Лучшая, которую я сшила. Я носила ее в Степь, отыскала для нее созревшую белую плеть, а она так редко встречается! Хотела отдать ее Спичке, но передумала... подарила тебе! - Я ценю твой подарок, - Бурах закатил глаза, в очередной раз напомнив себе, что на здешних детей бесполезно орать, а попытки разубедить Миши изначально бессмысленны. Девчонка-бродяжка думает так, как ей думается, а не так, как велено преподавателями и родителями. Миши никогда в жизни не переступала школьного порога и уверена, что ее куклы - живые. - И я разыщу ее... его, обещаю. Завтра же. - Ничего ты не найдешь, - огрызнулась девочка. - Поздно уже. Ее наверняка поймала Шабнак. А то, на что положила глаз Шабнак-Адыр, она никогда не возвращает. Отнять у тебя не получится и выменять тоже, так-то. Сам виноват. А я хотела, как лучше. Она шмыгнула носом и решительно направилась к дверям. - Куда ты собралась, ночь на дворе! - крикнул ей в спину менху. Глухо хлопнула закрывшаяся створка. Миши ушла - в темноту под осенним небом, готовым вот-вот опрокинуться мелкой моросью, в затаенное, тревожное молчание дремлющих Складов. Ушла, оставив его в недоумении и раздражении, которое всегда преследует взрослых, обнаруживших, что им не по силам разгадать детские загадки. С горьким привкусом ощущения, что девочка только что рассказала ему куда больше, чем он смог понять. Глава 4. Сабуровы: Безнадежность закона. Александру Сабурову, коменданту Города, была свойственная эдакая убийственная прямолинейность. Раньше Данковский с удовольствием поддерживал подобный стиль общения, не оставляющий места для двусмысленностей и экивоков. Сегодня он бы предпочел, чтобы комендант подвел итоги беседы как-нибудь помягче. Ибо подобное высказывание означало: столичный ученый собственноручно расписался в полнейшем бессилии. В неспособности сделать хоть что-нибудь, кроме как умереть вместе с зараженным Городом. - Н-ну, принято верить, якобы последний шанс есть всегда... - заикнулся бакалавр, испытав острое чувство презрения к самому себе. Комендант оторвался от созерцания бумаг на столе и пустой медной пепельницы, наградив собеседника красноречивым взглядом - желчным и донельзя утомленным. - Грядущий Санитарный Корпус, что ли, последняя надежда? - сухо осведомился Сабуров. - Ну-ну. Воистину, последняя. Как в старые добрые времена, когда поверженного врага добивали кинжалом в глаз, чтобы не мучился. Он коротко махнул правой рукой. Даниэль только сейчас заметил, что у коменданта не хватает двух фаланг мизинца. - Я ж вас не виню, мэтр. Нам вообще крупно повезло, что вы оказались здесь и вовремя подняли тревогу. Просто сегодня день исключительно дурных новостей. До вас забегал Рубин. Заявил, его очередной опыт провалился, вывалил на меня ворох медицинской писанины и ушел. Сказал, пойдет искать достаточно крепкую веревку, чтобы повеситься. - Даже если он затеет вешаться, в последний миг вспомнит про Госпиталь и передумает, - Данковский поворошил бумаги в коленкоровой папке, краем глаза отмечая ставшие до отвращения знакомыми формулы. Экстракт савьюра, вытяжка из надпочечников, зараженная кровь. Светло-фиолетовый, почти бесцветный шрифт пишущей машинки, заряженной уже трижды использованной лентой. Наверное, Лара печатала, до того, как прибежать на чаепитие в Омутах. В молодых годах Александр Сабуров служил в жандармерии, да не в здешней, а в столичной, где был на весьма хорошем счету. В последнее охотно верилось, стоило только увидеть мрачную, неулыбчивую физиономию стража порядка, и взглянуть в блеклые серо-стальные глаза под морщинистыми веками. Прослужив закону верой и правдой почти двадцать лет, Сабуров подал в отставку и вернулся в родные края. Спустя неделю решением Управы он был возведен в должность городского коменданта. Всего пару месяцев назад его громкое звание было не более чем жестяной побрякушкой и декоративной строчкой в росписи. Тихая и размеренная жизнь Города не нуждалась во вмешательстве строгой руки закона. Немногочисленные подчиненные Сабурова без особых трудов обеспечивали порядок на городских рынках да ловили мелких воришек. Сабуров вел присутствие в Управе, разбирал имущественные дрязги обывателей и по выходным препровождал в карцер перебравших хмельного мясников Термитника. А потом в пыльное провинциальное болотце ворвалась Чума. С беспорядками, погромами лавок, Факельной Ночью, охотой на зараженных и гекатомбами в бойнях. Маленький Город и его пожилой управляющий оказались не готовы к подобным испытаниям - да и кто на их месте смог справиться с напастью? Старый комендант отказался в положении человека, мечущегося перед плотиной, прорвавшейся одновременно в сотне мест. Что бы он не делал, как не лез вон из кожи - его стараний оказывалос