икто, в том числе ее муж, не сомневались в том, что Сабурова наделена способностью Видеть. Предчувствовать будущее. Наматывать на свой челнок тоненькие нити, бегущие сквозь настоящее, и сплетать из них разноцветное полотно грядущего. Самозваная провидица просто слишком хорошо изучила людей. «Надо отдать мадам Сабуровой должное - столько лет она умудрялась благополучно водить всех за нос, - подумал Даниэль. - Она создала себе устрашающую репутацию и пожинала плоды. Ведь не проверишь, настоящая она колдунья или нет...» В дверь особняка застучали - настойчиво, требовательно. Катерина шарахнулась от стены к стене, вцепилась в рукав Сабурова, шамкающе повторяя: - Кто там? Кто там? Это Клара пришла за мной? - Черный ход, в конце коридора, налево, - не поворачивая головы, процедил Александр Сабуров. - Уходите, мэтр. Быстро. Комендант не стал отцеплять от себя бормочущую старуху в черном. Придержал ее иссохшую руку и шагнул к дверям, поворачивая ручку щелкнувшего замка. Данковский пронесся по коридору - почти прыжками, коря себя за неуместную трусливость, за нестерпимое желание оказаться как можно дальше от угрюмого дома из серых камней и заточенных в нем несчастных людей. Выскочил наружу, старательно придержав дверь, чтобы не хлопнула. Перемахнул низкий заборчик из плоских камней, быстрым шагом обогнул флигель Стержня, оказавшись подле парадного входа - узкого высокого крыльца под покатым черепичным навесом. Сплетни разлетаются быстро. На улице уже собралось десятка два горожан, с безопасного расстояния молча следивших за ходом событий. У крыльца топтались патрульные Добровольной Дружины - с карабинами и бело-зелеными повязками на рукавах. Вышел Сабуров, сопровождаемый двумя блюстителями в черных и алых цветах Церкви. Комендант не выглядел испуганным или излишне взволнованным. Он словно отправлялся в сопровождении вооруженной охраны на очередную инспекцию заградительных кордонов. Размеренно печатая шаг, пересек пыльный дворик, выйдя на улицу. Замешкавшимся дружинникам пришлось трусцой кинуться ему вслед. Дверь Стержня распахнулась, выпустив Катерину - черную тень, внезапно оказавшуюся под ярким солнцем. Оплывшая, нелепая, пугающая одним своим видом женщина вцепилась в чугунные перила крыльца, неотрывно глядя в спину удаляющемуся коменданту. Когда он и его сопровождение свернули за угол, Като Сабурова запрокинула голову к бесцветному небу и завыла, точно потерявшая хозяина собака. Глава 5. Ольгимский-старший: Фамильные ценности. Расположенное в самом центре Города недвижимое имущество семейства Ольгимских обегала кажущаяся бесконечной ограда из тонких медных прутьев, выкрашенных под бронзу. Бакалавр шагал к въездным воротам, а величественный особняк неспешно поворачивался перед ним то одним, то другим боком. Демонстрируя рустованный алый и серый гранит, золотистый песчаник наличников, огромные скругленные оконные проемы в медных переплетах и покатую черепичную крышу со множеством труб. Благородный камень пятнали размытые следы копоти. Окна верхнего и нижнего этажей щерились выбитыми стеклами, осколки звонко хрустели под ногами. Память Факельной Ночи, когда собравшаяся толпа забросала особняк самодельными зажигательными бомбами. Разъяренных и перепуганных горожан можно было понять. Понять и отчасти оправдать. Не в силах одолеть болезнь, они покарали тех, кого сочли виновниками обрушившейся на Город напасти. Натужно скрипя, на самой высокой башенке Сгустка вращался большой жестяной флюгер в виде пирамидки из стоящих друг на друге животных. Бык, овца, поросенок, курица с зажатой в клюве стрелкой. Символ огромных скотобоен под названием Термитник, потомственного владения и залога процветания дома Ольгимских. Колбаса, отбивные и сосиски от Ольгимских, ваших лучших друзей. Нарядные пакеты с мордочкой улыбающегося пестрого теленка, вьющаяся золотая ленточка-баннероль, «Лучшее для вашего стола, в праздники и будни». Россыпь медалей международных выставок. Бойни, исправно предоставлявшие рабочие места поколениям горожан. Успешное и процветающее предприятие, благодаря настойчивости управляющих которого к Городу протянули железнодорожную ветку. Бойни, откуда выползла Чума. Бойни, ставшие могильником. Если верить устойчивым слухам и имевшимся на руках бакалавра доказательствам, первоначальная вспышка Песчанки произошла именно здесь - в приземистых, протяженных корпусах красно-коричневого кирпича, выкрошившегося от ветра и дождей. Раз в десятилетие владельцы фабрики принимали отчаянную и безнадежную попытку окрасить строения в приятный глазу цвет, но краска стремительно облезала, отшелушивалась, повисала на стенах рваными хлопьями и лоскутами, как кожа умирающего от Чумы в последней стадии заболевания. Еще были бесконечные склады готовой и просроченной продукции, цеха, где вымачивались содранные шкуры и коптились потроха, вокруг которых густым облаком висела кисловатая вонь, а земля раскисала от впитавшейся в нее бычьей крови. Буроватая жижа стекала в неглубокий Горхон и его притоки, растворяясь в желтоватой воде, окружая отмели грязно-желтой пеной, плывущей вниз по течению. Совет директоров предприятия во главе с Ольгимским был всемогущ и всесилен. Налетавшие из Столицы с инспекцией безжалостные санитарные надзиратели увозили с собой подписанные чеки и сведения о щедрых пожертвованиях господ Ольгимских на благотворительность и развитие Города. После шумных банкетов и отбытия гостей все оставалось по-прежнему. Помутневшая от бычьей крови вода струилась между поросших твирью и ковылем невысоких холмов с плоскими вершинами, где высились покосившиеся камни-кромлехи с выбитыми клинообразными знаками, похожими на древние тавро для клеймения быков. В самом начале эпидемии Ольгимский-старший распорядился замкнуть Термитник. Вместе с работавшими там мясниками, их семьями, родней и всеми, кто укрылся в Долгом и Коротком корпусах огромных скотобоен. Надеясь, что демон болезни пожрет самое себя и сгинет, захлебнувшись человеческой плотью. Бакалавр невольно содрогался только при одной попытке представить, что творилось в наглухо запечатанных зданиях, где оказались запертыми несколько сотен человек - безо всякой надежды на помощь, наедине с неуловимой Песчанкой, всякий час неумолимо собиравшей свою жатву. Язва недолго позволила держать себя взаперти. Скудное оцепление вокруг Термитника физически не могло удержать под контролем многочисленные входы и выходы фабрики, не говоря уж о подземных туннелях между цехами. Обреченные смерти мясники сумели отыскать выход. Беглецы рассеялись по примыкавшим к бойням Кожевенникам и Дубильщикам, где проживали большинство работников Термитника. Горожане, прознав об этом и словно утратив рассудок, скопом ринулись в Кожевенники, устроив настоящую облаву на выживших, убивая всех без разбора, поджигая дома, где скрывались уцелевшие беглецы. Не отличая больных от здоровых, взрослых от детей. Позже эту ночь назвали Факельной. Бакалавр понимал, что один человек не смог бы противостоять обезумевшей толпе - и все же по сей день упрекал себя за то, что остался в стороне, вняв уговорам и рыданиям Евы. Всю ночь до них доносились частые хлопки выстрелов, над черными крышами метались языки пламени, обрисовывая огромный уродливый горб крыши Термитника. Истошно кричали люди - погибая и торжествуя. Беззвучно плакала Ева, в оконных стеклах отражался огонь и кривлялись тени. К утру погромы закончились - вмешалась Добровольная дружина. По Городу плыл пахнущий гарью серый туман, Дубильщики и Кожевенники превратились в закопченные, дымящиеся развалины. На улицах люди шарахались друг от друга, опасаясь встретиться взглядом. Мортусы вывозили на городскую окраину обугленные трупы, сваливая их в наскоро выкопанные длинные рвы, мародеры спешили поживиться тем, что уцелело на пепелище. Сабуров попытался отыскать и задержать шайку Поджигателей, но не преуспел, ограничившись тем, что