аспорядился вздернуть всех, схваченных дружинниками на месте преступления. Консервация Термитника и поджоги в зараженных кварталах не помогли - Песчанка проскользнула у погромщиков межу пальцев, яростно набросившись на Город. Прибывший Инквизитор разогнал оцепление и распорядился снять печати на дверях боен. Бакалавр присутствовал при этом. Первое, что предстало его взгляду - аккуратно сложенные в огромных цехах первого этажа трупы. Ровные ряды мертвецов, укрытых полотнищами брезента. Аппетитный запах корицы, смешавшийся с прогорклой кислотой разлагающейся крови и резью средства для истребления наружных паразитов у крупного рогатого скота - мясники пили эту разъедающую внутренности отраву, веря, что она может одолеть Песчанку. Многих тошнило. Сабуров торчал в дверях, заложив руки за спину, прямой, точно аршин проглотил. В полутьме по сетчатке ослепительно-болезенными сполохами ударяли вспышки магния - фотограф из сопровождения Инквизитора дотошно запечатлевал бесчисленные холмики в загонах для скота. Решетчатые ворота Сгустка, украшенные вензелем семьи Ольгимских, стояли нараспашку. Ветер гонял по захламленному двору опавшие листья вперемешку с обрывками бумаги. Обезумевшая толпа в попытке разгромить особняк ворвалась на первый этаж, круша все, что подвернется под руку, разбивая в щепки мебель и вышвыривая обломки на улицу. Данковский обогнул лежавший кверху дверцами огромный шифоньер с зарубками от топора на стенках, машинально поднял и расправил зацепившийся за угол шкафа скомканный лист. Фактурный счет-накладная, килограммы, тонны и цифры с множеством нулей. Невесть зачем бакалавр сложил из бумаги птичку и запустил ее в звездчатую дыру бывшего оконного стекла. Птичка впорхнула внутрь и исчезла в темноте. Массивная дверь черного дерева с металлическими накладками в виде голов животных распахнулась от первого же прикосновения. Стоя посреди просторного вестибюля, бакалавр в замешательстве огляделся, не зная, куда, собственно, идти дальше. По вестибюлю словно пронеслось стадо бешеных быков, запачкав мраморные полы грязью и скрутив медные перила ведущей на второй этаж лестницы в безумную спираль. В неприкосновенности осталась разве что массивная люстра в виде виноградной лозы со множеством гроздьев-лампочек. Лампы не горели, холл освещался косыми солнечными лучами, дробившимся в разбитых стеклах. - Эй, есть кто живой? - окликнул бакалавр. - Господин Ольгимский, вы здесь? Эй! Это я, Данковский! - Сюда, - гулко и глухо разнеслось по холлу. Определив источник звука, Даниэль прошагал наискосок через вестибюль к приоткрытой дверце, из-под которой вытекала лужица оранжевого света. Он угодил в комнатушку без окон, освещенную гудящей керосиновой лампой. Выкрашенные суриком плетеные кресла, место которым на садовой террасе, а не в доме, ломберный столик с полудюжиной пустых бутылок и уцелевший горшок с декоративной юккой. Среди темно-зеленых листьев оранжево пламенели созревшие ягоды. Одно из кресел занимала грузная, расплывшаяся фигура, зябко кутавшаяся в просторный меховой балахон - навроде тех, что степные кочевники напяливают зимой. Ольгимский-старший, более известный под заглазным прозвищем Тяжелый Влад, некогда процветающий промышленник и первый городской делец. Куполообразная лысая макушка, обрюзгшее с годами лицо, заметные мешки под желтовато-карими, навыкате, глазами, кривая трещина рта. Сложенные на обширном чреве руки, переплетенные пальцы заметно подрагивают. - Мэтр, - многие из горожан, с которыми бакалавру довелось свести знакомство, разительно переменились за эти дни, но Ольгимский изменился сильнее всех. Вместо благообразного предпринимателя, являвшего собой образец успешного провинциального торговца, перед Даниэлем сидел человек, окончательно утративший опору в жизни. Человек, потерявший все - все до последней мелкой монеты и последнего проблеска надежды. Зная о поступках этого человека, бакалавр испытывал к нему невольное отвращение - но сейчас оно отступило в сторону, уступив место робкому сочувствию. Насколько проще ненавидеть того, кто уверенно стоит на ногах и способен ответить ударом на удар, но не того, чья жизнь сметена лавиной. Ну, если не задумываться о том, что Ольгимский собственными руками дал толчок лавине, погубившей Город. - Господин Ольгимский, - в случае необходимости Даниэль мог подпустить в голос металла. - Мне передали, вы хотели меня видеть? - Да вы садитесь, мэтр, - Тяжелый Влад безуспешно попытался изобразить прежнее радушие. Голос у него осип, сделавшись низким и порой неразборчивым. - Чего ж стоять-то, в ногах правды нет... Садиться Даниэлю не хотелось. Он лишь оперся на спинку жалобно скрипнувшего садового кресла. - Виделись с комендантом? - Ольгимский напрочь игнорировал холодность гостя. - Да, - кивнул мэтр, добавив: - Сразу после того, как мы расстались, за ним пришли люди Инквизитора. - Моя очередь будет следующей, - торговец на миг прикрыл глаза набрякшими веками. - Этого следовало ожидать. Сабуров выполнил мою просьбу, передал вам... кое-что? Даниэль помахал в воздухе запечатанным конвертом: - Пропуска через кордон. - Хорошо, - человек в садовом кресле гулко вздохнул, словно поднявшийся на поверхность кит. - Мэтр, я достаточно пожил на свете, чтобы не обольщаться касательно вашего мнения обо мне. Возможно, вы правы от первого до последнего слова, и я достоин только того, чтобы Мать-Корова и ее телята залягали меня насмерть. Но поверьте, у меня имелись веские причины поступить так, как я поступил. - Сэкономить на очистке сточных вод, отделываясь взятками, а потом запереть Термитник и надеяться, что все само собой наладится, - зло напомнил Данковский. Торговец с явным усилием приподнял руку, помахал пальцем-сосиской туда-сюда. - Вы не судья, мэтр. Вы чужой в этой городе и многого не знаете... - Расскажите мне, и я буду знать, - раздраженно предложил бакалавр. - Как я уже убедился, здесь обожают играть в секреты. - Наши тайны порой убивают, - Ольгимский заметил, что его посетитель украдкой скривился. - Хорошо, мэтр, давайте начистоту. Вы не один из нас, никогда не станете одним из нас... но вы не сбежали, не покинули ваш город в тяжелой ситуации. Знаете, я бы никогда не рискнул вести общий бизнес с человеком такого душевного склада, как ваш. Но вот доверить вам деликатное поручение... открыть семейную тайну - да. В этом случае на вас можно положиться. Вы не станете давать пустых клятв, но никогда не проболтаетесь. И исполните то, за что возьметесь. Либо же умрете, пытаясь исполнить. - Сговорились вы, что ли? - буркнул себе под нос Даниэль. - Мне бессмысленно куда-то бежать, но вот мои дети... - Тяжелый Влад снова вздохнул, то ли не зная, с какой стороны подступиться к разговору, то ли сожалея о чем-то своем. - Они не должны пострадать. Разыщите их, мэтр. Дайте им возможность выбраться отсюда. Бакалавр недоуменно сморгнул. - А... А где они, собственно? Вы не знаете, где ваши собственные дети? - Нет, - Ольгимский устало пожал плечами, грузно колыхнувшись в кресле. - После Факельной Ночи они оставили меня. Ну конечно, я же всего-навсего отец, круглые сутки пропадавший в правлении фирмы и на фабрике. Когда умерла Виктория, я попытался забыться в делах. Отделывался подарками и вечным «завтра». Итог закономерен: мои дети выросли сами по себе. Я не понимаю их, они не понимают меня. Владу всегда было тоскливо в нашем Городе, фабрика Ольгимских для него не предмет гордости, но обуза и ядро каторжника. Вероника... Ей всего четырнадцать, она доброжелательно смотрит сквозь меня, любые мои увещевания для нее - милый, наивный детский лепет. Ники слушает своего отца только из вежливости. Они шляются невесть где, и я вынужден просить вас, постороннего человека, взять их за шкирку и выбросить прочь из Города. Для их же пользы. Я хочу, чтобы они жили. На миг в раздавленном силой обстоятельств скотопромышленнике полыхнуло прежнее достоинство - достоинство человека, знающего цену себе и своим делам, гордящегося крепостью своего слова. - Вы найдете их, мэтр? Похоже, впервые в жизни Владу Ольгимскому