ровати, положив ноги в заляпанных грязью узконосых ботинках на изрезанную ножами деревянную спинку. Он пристально рассматривал нечто небольшое, плоско-квадратное. При скрипе двери вещицу сунули в карман, и Влад медленно поднял глаза на незваного гостя. Холеный, вальяжный и самоуверенный наследник процветающей торговой империи Ольгимских бесследно исчез. Влад осунулся, потемнел лицом, глаза запали, а брился он последний раз не меньше трех или четырех дней тому. Судя по расфокусированным зрачкам и сильно заторможенной реакции, последние дни Влад щедро травил свой организм порциями кровавой твириновки в смеси с содержимым раздавленной ампулы. - А-а, - с трудом выговорил он. - З-з... заходи. Бакалавр вошел, не рискнув довериться кривоногой табуретке и привалившись к обшарпанной стене. Диагноз был прост и незамысловат: Влад-младший безнадежно, до стеклянности пьян. До той легендарной стадии, когда люди осознают себя бестелесными душами, воздушными шариками парящими над телом и отстраненно наблюдающими за его выкрутасами. Кто-то в подобном состоянии становится агрессивен и буен, а Влад просто с отсутствующим видом полулежал на грязной постели. Он снова извлек из кармана твердый квадрат, держа его на отлете и пристально разглядывая. Похоже, то был некий фотоснимок, от созерцания которого Влада не могло отвлечь ничто. Даниэль растерялся. Его память хранила совершенно иной облик наследника мясной империи - циничного, разумного, острого на язык, уверенного в себе. Он не представлял, как вести беседу с человеком, не зная в точности, видит ли он его. Может, в сознании Младшего Ольгимского гость сейчас предстает безликим скопищем цветных пятен, размазанных по стене и испускающих побулькивание. Как бы поскорее вывести его из этого состояния и поднять на ноги? - Влад, - неуверенно окликнул бакалавр, щелкнув пальцами. - Влад? - Мэтр Данковский, - отчетливо выговорил Влад, склонив голову набок и разглядывая фото с иной точки зрения. - Не волнуйтесь. Ползущих из стен розовых пауков я не вижу. В полном ступоре я был вчера, а сейчас... - он запнулся, - сейчас вполне терпимо. Только плывет немного. - Зря ты так, - искренне высказался бакалавр. - Нам всем приходится несладко, но точно тебе говорю - выпивка не поможет. - А что поможет? - осведомился Влад. - Это тоже больше не помогает... Он неловким движением швырнул картонку в сторону Данковского. Тот едва успел подхватить планирующий снимок у самого пола. Фото. Сделанное мастером своего дела в известном столичном ателье «Светопись» и самую малость искусно подретушированое. Мягкие коричневые, бежевые и светлые тона, полутени, скользящая недоговоренность. Поясной портрет молодого человека, стоящего со скрещенными на груди руками вполоборота к фотографу. Светлые волосы, тонкое задумчивое лицо, опущенные ресницы скрывают выражение глаз. Данковский перевернул фотографию, обнаружив на обороте фирменное клише мастерской и каллиграфически проставленную дату, начало нынешнего года. - Я его знаю, - покопавшись в памяти, заявил бакалавр. - Реми Шенье, киноактер. «Осенние миражи», «Третий выстрел», «Бал призраков». Некоторые критики считают его весьма одаренным, другие твердят, якобы все его достоинства кроются в смазливой мордашке, сводящей с ума романтических гимназисток и восторженных дамочек. Недоуменный вопрос повис в прокуренном воздухе. - Знаешь, я ведь прирожденный неудачник, - чуть запинаясь, неожиданно сообщил Влад. - И город наш... неудачливый. Когда-то здесь было маленькое поселение кочевников. Они приходили к Горхону на зимовки, а летом бродили туда-сюда по Степи. Кланялись Матери-Корове, ворожили на травах, никому не мешали... Родоначальник нашей фамилии, если верить семейным преданиям, провел старейшин племен, убедив их перейти на оседлый образ жизни. Когда начали громоздить Термитник, обнаружилось, что в Городе невозможно копать колодцы - вода лежит глубоко, а земля легкая и постоянно обрушивается... С тех пор судьба вечно подбрасывает нам гадость за гадостью. Нас регулярно навещает Песчанка, в годы Второй Смуты к нам привозили на расстрелы сторонников Реставрации... В Курганах до сих пор можно натолкнуться на остатки могильных рвов. Лет семь тому в наших краях настигли и разгромили Караван. Вам еще не показывали это место, мэтр? Городская достопримечательность, там даже памятный знак собирались возвести. - Кровавый Караван? - недоверчиво переспросил Данковский, машинально постукивая уголком фотографии по стене. - Разве это случилось здесь? В газетах писали... хотя нет, пресса всеми силами избегала упоминания конкретного места завершения большой загонной охоты. - Здесь, здесь, - нехорошо оживился Ольгимский-младший. - За кладбищем, на восточной окраине. Везение Бубновых Тузов исчерпалось до дна. Или они заразились нашей неудачливостью. Жандармы устроили настоящую бойню, и комендант Сабуров тогда тоже не остался в стороне, пусть сейчас он все отрицает. Скверная вышла история. Сдается мне, наши старики по уши измазаны в тамошней грязи - и оттого предпочитают старательно помалкивать о подробностях тех дней. Заговоры молчания - милая местная традиция. Проблемы не существует, коли не упоминать о ней. Не было никакого Каравана, не было никакого Термитника... и в случае чего - не будет никакого Города. Он шевельнулся, подавшись вперед и мутно, требовательно уставившись на Данковского. - Даниэль, скажи правду. Тебе ужасно хочется знать - что для меня означает эта фотография? Я отвечу. Мне надоело лгать, надоело жить среди намеков. Осточертели семейные идолы - быки, вонючие скотобойни и мясники, ссуды, финансовые партнеры. Просыпаясь, я всякое утро мечтал сбежать отсюда. Забыть прошлую жизнь, как страшный сон. Перечеркнуть, вычеркнуть и начать сначала. Влад качнулся из стороны в сторону, словно потеряв равновесие. Продолжая с тихим, пьяным надрывом, медленно разрезая скальпелем чирей, кожа расходилась в стороны, брызгая кровью и гноем. - Я любил Реми. Верил ему. Понимал, что я ему не нужен, так, позабавиться и выбросить. Но надеялся, что в кои веки он меня не обманет. Что я не выставлю себя на посмешище - с этой дурной, никчемной любовью. Ты меня презираешь, верно? - Н-ну, э-э... - Даниэлю показалось, что фотография покрыта тонкой, липкой слизью. Он бросил снимок на кровать, машинально вытев руку о полу кардигана. Фото упало изображением вверх, Реми Шенье с загадочным видом уставился в потолок. Столичные сплетни не солгали, но, в конце концов, двойственная натура человека порой берет верх над соображениями морали и приличий. - Несколько неожиданное признание... Но, если ты был с ним счастлив, то... - Я не был с ним счастлив! - рявкнул Влад, заставив звякнуть пустые бутылки на столе. - Я никогда не был счастлив, никогда, вообще, ни разу в жизни! Я был здесь, в этой треклятой провинции, а он - там, в Столице! И я понимал, что я не вырвусь отсюда! Я прикован к Термитнику до конца жизни - потому что «поколения твоих предков, ответственность, долг, бизнес!» - он весьма схоже передразнил наставительный голос Тяжелого Влада. - Ты не понимаешь, Даниэль... Никогда не поймешь, даже представить не сможешь, насколько я их всех ненавидел. Папашу с его поучениями, который тщился управлять моей жизнью, блажную матушку и блаженную сестрицу, совет директоров, Термитник, Город! Я мечтал избавиться от них. Раз и навсегда. Влад хихикнул - тихонько, мерзко, точно ногтем царапнули по шелку. - Я развлекался, придумывая способы - один невероятнее другого. Разорить Дом Ольгимских. Подпалить бойни. На очередном квартальном совещании сыпануть в начальственный кофе белой плети. Безумие чистой воды. А потом ко мне пришла Она. Это был Реми, но на самом деле это была Она, ведь ей без разницы, в чьем облике бродить по земле. - Кто - «Она»? - Данковский не мог отделаться от впечатления, что угодил в середину новомодной абсурдистской пьесы. Он не понимал, о чем говорит Влад, но чуял присутствие темной, расплывчатой тени. Тени, сотканной из лжи и недоговоренностей, накрывшей Город, затаившейся под кроватью, шелестевшей пересыпаемыми песчинками.