достью. Нас регулярно навещает Песчанка, в годы Второй Смуты к нам привозили на расстрелы сторонников Реставрации... В Курганах до сих пор можно натолкнуться на остатки могильных рвов. Лет семь тому в наших краях настигли и разгромили Караван. Вам еще не показывали это место, мэтр? Городская достопримечательность, там даже памятный знак собирались возвести. - Кровавый Караван? - недоверчиво переспросил Данковский, машинально постукивая уголком фотографии по стене. - Разве это случилось здесь? В газетах писали... хотя нет, пресса всеми силами избегала упоминания конкретного места завершения большой загонной охоты. - Здесь, здесь, - нехорошо оживился Ольгимский-младший. - За кладбищем, на восточной окраине. Везение Бубновых Тузов исчерпалось до дна. Или они заразились нашей неудачливостью. Жандармы устроили настоящую бойню, и комендант Сабуров тогда тоже не остался в стороне, пусть сейчас он все отрицает. Скверная вышла история. Сдается мне, наши старики по уши измазаны в тамошней грязи - и оттого предпочитают старательно помалкивать о подробностях тех дней. Заговоры молчания - милая местная традиция. Проблемы не существует, коли не упоминать о ней. Не было никакого Каравана, не было никакого Термитника... и в случае чего - не будет никакого Города. Он шевельнулся, подавшись вперед и мутно, требовательно уставившись на Данковского. - Даниэль, скажи правду. Тебе ужасно хочется знать - что для меня означает эта фотография? Я отвечу. Мне надоело лгать, надоело жить среди намеков. Осточертели семейные идолы - быки, вонючие скотобойни и мясники, ссуды, финансовые партнеры. Просыпаясь, я всякое утро мечтал сбежать отсюда. Забыть прошлую жизнь, как страшный сон. Перечеркнуть, вычеркнуть и начать сначала. Влад качнулся из стороны в сторону, словно потеряв равновесие. Продолжая с тихим, пьяным надрывом, медленно разрезая скальпелем чирей, кожа расходилась в стороны, брызгая кровью и гноем. - Я любил Реми. Верил ему. Понимал, что я ему не нужен, так, позабавиться и выбросить. Но надеялся, что в кои веки он меня не обманет. Что я не выставлю себя на посмешище - с этой дурной, никчемной любовью. Ты меня презираешь, верно? - Н-ну, э-э... - Даниэлю показалось, что фотография покрыта тонкой, липкой слизью. Он бросил снимок на кровать, машинально вытев руку о полу кардигана. Фото упало изображением вверх, Реми Шенье с загадочным видом уставился в потолок. Столичные сплетни не солгали, но, в конце концов, двойственная натура человека порой берет верх над соображениями морали и приличий. - Несколько неожиданное признание... Но, если ты был с ним счастлив, то... - Я не был с ним счастлив! - рявкнул Влад, заставив звякнуть пустые бутылки на столе. - Я никогда не был счастлив, никогда, вообще, ни разу в жизни! Я был здесь, в этой треклятой провинции, а он - там, в Столице! И я понимал, что я не вырвусь отсюда! Я прикован к Термитнику до конца жизни - потому что «поколения твоих предков, ответственность, долг, бизнес!» - он весьма схоже передразнил наставительный голос Тяжелого Влада. - Ты не понимаешь, Даниэль... Никогда не поймешь, даже представить не сможешь, насколько я их всех ненавидел. Папашу с его поучениями, который тщился управлять моей жизнью, блажную матушку и блаженную сестрицу, совет директоров, Термитник, Город! Я мечтал избавиться от них. Раз и навсегда. Влад хихикнул - тихонько, мерзко, точно ногтем царапнули по шелку. - Я развлекался, придумывая способы - один невероятнее другого. Разорить Дом Ольгимских. Подпалить бойни. На очередном квартальном совещании сыпануть в начальственный кофе белой плети. Безумие чистой воды. А потом ко мне пришла Она. Это был Реми, но на самом деле это была Она, ведь ей без разницы, в чьем облике бродить по земле. - Кто - «Она»? - Данковский не мог отделаться от впечатления, что угодил в середину новомодной абсурдистской пьесы. Он не понимал, о чем говорит Влад, но чуял присутствие темной, расплывчатой тени. Тени, сотканной из лжи и недоговоренностей, накрывшей Город, затаившейся под кроватью, шелестевшей пересыпаемыми песчинками. - Шабнак, - безмятежно отозвался младший Ольгимский. - Степная ведьма, Чума. Вошла ко мне и сказала: я могу получить все, что пожелаю. Если сделаю то, чего желает она. Мы заключили договор. Даже переспали - в Стержне, в парадной спальне, которую заперли после смерти матери. Так пожелала Шабнак. Она хоть и ведьма, но такая сладкая... «Наркотический бред, - холодно припечатал здравый смысл. - От первого до последнего слова. Засунь его башкой под холодную воду, заставь проблеваться и вытащи отсюда». - Влад, а чего... чего ведьма хотела от тебя? - новое популярное направление психиатрии рекомендовало не пытаться разубеждать пациентов в их фантазиях, но пытаться следовать логике больных, задавая наводящие вопросы. Бакалавр рискнул последовать методике, борясь с ощущением, что шагает по тонкому льду над замерзшей трясиной. - Чтобы я помог ей войти в Город и стать сильнее, чего же еще? - пьяно хмыкнул Влад. - Это оказалось намного проще всех моих замыслов. Когда в Термитнике случились первые вспышки болезни, папаша запаниковали. Тяжелый Влад блеял, как овца под ножом, паче смерти страшась другого: вдруг санитарная инспекция в Столице пронюхает о заразе и вынудит закрыть его ненаглядную фабрику? И тогда я... я предложил ему отличный выход из положения. Запечатать бойни. Мол, Чума сожрет сама себя и подавится. Наймем новых рабочих, за этим дело не станет. Наша репутация и честное имя семьи, которыми так дорожит папаша, останутся незапятнанными. Никто ничего не узнает. Шабнак сотрет Город с лица земли, и я освобожусь от этой обузы, - голос Влада слезливо дрожал, выражение лица было вдохновенным и безумным, зрачки сузились в черные блестящие точечки. - Случайность, всего-навсего досадная случайность. А потом Она вернется, уведет меня отсюда, Она обещала. Я жду ее, Даниэль. Она непременно придет ко мне, ведь я сделал все, как она хотела. Отдал ей Термитник с потрохами, и Город на тарелочке. - Влад, ты хоть понимаешь, что несешь? - ошеломленно пробормотал бакалавр. Лед под ногами раскололся, черная вода запятнала белизну. - Это ведь твой отец приказал закрыть Термитник, он подтвердил это в присутствии Инквизитора! - Папочка солгавши, ему не привыкать, - криво ухмыльнулся Влад. - После бесконечных фальшивых накладных и подкупленных инспекторов... Он свихнулся на идее продолжения рода и сохранения фамильного достояния. Одна мысль о том, что меня вздернут рядом с ним, повергает его в ужас. Конечно, он промолчал. - Он отправится на виселицу ради того, чтобы ты мог жить, - медленно произнес Данковский. Осознание того, что услышанное - не полубезумный выкидыш рассудка, отравленного твирью, но правда от первого до последнего слова, навалилось на бакалавра колючим удушающим одеялом. Теперь становилось понятно, отчего Ольгимский-старший с истерической настойчивостью твердил на дознании о своей вине, даже не упоминая имени сына. Повторяя раз за разом: «Это было мое распоряжение, нет, я отдал его в устной форме, нет, оно нигде не зафиксировано, но это было мое, мое распоряжение! Я думал, лучше пожертвовать бойнями и спасти Город, да, я ошибался, но я... мы все были так напуганы и растеряны! Я велел законсервировать Термитник, рассчитывая, что через неделю-другую все закончится. Ситуация вышла из-под контроля, начались погромы и поджоги...» - Завтра или послезавтра твой отец умрет из-за тебя, понимаешь ты это? - Туда ему и дорога, - икнул Влад. - Я столько раз просил его отпустить меня. Позволить жить своей собственной жизнью. Он даже выслушать меня не потрудился, дырявый мешок сала. Надеюсь, веревка не оборвется под его тяжестью. А я уеду из этой треклятой дыры. Уеду и никогда не вернусь, - он дернулся, низко и жалобно тренькнули пружины в старом матрасе. - Только дождусь Реми. Порыв ветра бросил в окно пригоршню мелкого песка, и Даниэль невольно вздрогнул. Переброшенная через плечо сумка казалась налитой свинцом. В сумке лежало право на жизнь, право покинуть Город, право уцелеть, бросив остальных на поживу Чуме. «Любовь, которая должна бы поддерживать нас и возносить к небесам, н