ь бы. Даниэль стал для нее всем, солнцем и надеждой, но что она сама значит для столичного бакалавра? Она знала, что не хватает звезд с неба - а в Столице у него наверняка есть знакомые девушки, которые намного образованней и сообразительнее, чем скромная провинциалка. Ева заглянула еще в пару магазинчиков, ее корзина сделалась чуть тяжелее. Вернувшись в Омуты, затопила печку и принялась хлопотать над своим немудрящим хозяйством. Ну и пусть она не очень умна, зато ей нравится заботиться о ком-то. За окнами стемнело. Готовый ужин стоял в кастрюльке, тщательно обмотанной полотенцами, дожидаясь, когда его разогреют. Часы отбили четверть восьмого, и Ева выглянула в прихожую. Улыбнулась отражению в старом зеркале - улыбка вышла неловкой, но искренней. В дверь позвонили - два коротких, резких звонка. Девушка все еще улыбалась своим мечтам, поворачивая ключ и нажимая латунную ручку. Даря нежную, выпестованную улыбку стоящему на крыльце человеку. Ева растерянно сморгнула, запоздало поняв, что визитер - не ожидаемый ею мужчина, но женщина в наброшенной на плечи широкой пелерине с капюшоном. - Анна? Анна, что-то случилось? - опешила Ева. Чего ей хотелось меньше всего, так объясняться с некстати объявившейся певицей. Судя по размашистым жестам, пребывавшей слегка навеселе. Зачем только Анне взбрело в голову на ночь глядя придти в Омуты? - Дорогая, в этом городе не случается ровным счетом ничего, достойного внимания... - Анна чуть качнулась на высоких каблуках, обдав Еву смешанным запахом незнакомого вина и мускусно-сладких, приторных духов, и ухмыльнулась. От вида этой улыбки Еву пробрал холод. Никто никогда так не смотрел на нее. Она не понимала тайного смысла символа, в который сложились тонкие, искусно подкрашенные нежно-карминовым цветом губы столичной певицы. - Ева, Ева. Ах, наивная, очаровательная Ева. Любой змей без труда уговорил бы тебя отведать яблока с запретного древа... - Анна, прости, я сейчас занята, - собравшись с духом, пробормотала хозяйка Омутов. - Если тебе что-то нужно, просто скажи. Ты не очень вовремя, я ... я ожидаю кое-кого. - Разумеется, ожидаешь, - Анне было тесно в простенке между вешалкой и стеной с пузырящимися, отклеивающимися обоями. - Обрати внимание, я даже не спрашиваю, кого именно. Он придет, не волнуйся, - снова улыбка, двусмысленная, пьяная и игривая. - Ведь он же обещал тебе, да? Он так честен. Всегда выполняет свои обещания, кому бы он их не давал... Изучающий взгляд синего льда из-под небрежно завитой пшеничной челки. Ева невольно попятилась, прижавшись спиной к дверному косяку, точно старый дом, вырастивший не одно поколение семьи Ян, мог защитить ее. Она не находила подходящих слов, умоляя только об одном - скорее бы пришел Даниэль и спас ее, выставив Анну прочь. - Я зашла тебя проведать, а ты шарахаешься, будто у меня песчанка в последней стадии, - хмыкнула Анна, чуть подавшись вперед и всем телом навалившись на лишенную возможности отступить Еву. Хозяйка Омутов жалобно пискнула, когда ее обняли - грубовато, по-мужски. Она не успела отвернуться, и сухие, горячие губы Анны требовательно впились в ее рот. Певица теперь была совсем рядом, гибкая, гладкая и сильная под своим шелковым платьем. «Я сейчас упаду в обморок», - Ева не понимала, что с ней творится, ей было страшно и неловко. Рот заполнила сухая горечь отвращения... а из каких-то неведомых глубин сознания вынырнуло гаденькое, искушающее любопытство. Ева Ян полагала, что неплохо изучила крепость мужских объятий и вымученную небрежность их поцелуев, но ее ни разу не целовала женщина - вот так, всерьез. - Ну же, Ева, - пробормотала певица, нехотя отрываясь и чуть откидывая назад голову, раздраженная неподвижной податливостью барышни Ян. - Не стой, как вкопанная. Порадуй меня на прощание. Если ты так себя вела с очаровательным мэтром, то неудивительно, что он искал утешения в других постелях. - Что ты сказала? - последние слова все же проложили себе дорогу к разуму хозяйки Омутов. - Не притворяйся глухой, моя милая. И более глупой, чем ты есть на самом деле, - Анна хихикнула. - Как полагаешь, где он пропадал долгими темными вечерами? В городе полно желающих утешить столичного красавчика, пальцев не хватит сосчитать. Хоть того пола, хоть этого. Если хочешь знать, - певица злорадно и торжествующе прищурилась, глядя в лицо Еве, - сегодня днем твой ненаглядный Даниэль явился в таверну, дабы провести часок со своим давним знакомцем Владом. В комнатах наверху. Ууверена, ты прекрасно знаешь, кому и зачем Липпи сдает эти комнатушки. - Неправда, - заплетающимся языком возразила Ева. - Даниэль не может... не мог... Он не такой! - Ну да, ты ведь прекрасно знаешь, каков он, - невнятно хмыкнула Анна. Обескураженная, потерявшаяся Ева дрожала, давясь слезами и нарастающей обидой. Ангел лжет. Анна наверняка лжет, Даниэль никогда бы так не поступил, он не мог столь жестоко обмануть ее... - Ну, не надо рыдать, это лишнее. Мягкая подушечка пальца с наманикюренным ноготком стерла покатившуюся по щеке Евы слезу, оставив липкий смазанный след. - Он всего лишь мужчина, ничуть не хуже и не лучше других, - нашептывала певица, ластясь, сделавшись такой нежной, точно тающий на языке крем заварного пирожного. Ева невольно задохнулась, выгибаясь, слабея в чужих руках. - Ты мое сокровище, моя принцесса, я позабочусь о тебе, обещаю. Ты не умрешь. Расстегнутая юбка съехала с бедер Евы, скомкавшись у колен. - Ева, Ева, - низким, грудным голосом выпевала Анна Ангел, горячо дыша в ухо под пепельными прядками. - Тебе приятно? Лучше, чем с ним, с Даниэлем? - Лучше, - неожиданно для себя покорно подтвердила Ева. Она напрочь позабыла о темноволосом бакалавре, об убегающих минутах и своем ожидании. - Скажи, что любишь меня, - шептала златокудрая певица кабаре, и Ева Ян из Омутов глухо повторяла, кивая: «Я люблю тебя, Анна». - Скажи: «Я обожаю, когда ты меня трахаешь», - приказала Анна. - Ведь я сейчас тебя трахаю, моя прекрасная, холодная Ева? Смотри-ка, ты подтекаешь. Как мило. Пальцы Анны вытворяли нечто такое, от чего хотелось истошно визжать и смеяться одновременно. Ева Ян презирала себя - и жаждала продолжения, всей душой, всем телом. - Я буду любить тебя, Ева, - лицо с лихорадочно блестящими синими глазами и пятнами на скулах, неопрятно прилипшие к вискам мокрые белокурые прядки. - Я вытащу тебя отсюда и всегда буду любить тебя. А он пусть уходит, правда? Нам никто больше не нужен, никто-никто... «Я отвратительна», - вместе с одуряющей мыслью пришла другая, совершенно неуместная и незнакомая, порожденная прихотью рассудка и вытолкнутая на свет еле ворочающимся языком: - Вербу ты тоже любила, да? И залюбила до смерти? - При чем здесь Верба? - драной кошкой взвизгнула Анна. - При чем тут глупая восторженная телка? Я никогда не любила Вербу! Она просто-напросто свихнулась от столичного блеска и повесилась, вот и все! Ева, Ева, как ты можешь быть такой жестокой? Я ведь люблю тебя! - Ты меня имеешь, - Ева выгнулась, упираясь лопатками в стену, чувствуя, как что-то рвется - в ее теле, в ее душе. Она отвернулась, затуманенный взгляд зацепился за оставшуюся стоять нараспашку входную дверь. За силуэт в дверном проеме, сгорбившийся, с остро торчащими локтями глубоко запихнутых в карманы просторного кардигана рук. Вернее, за силуэты, потому что позади Даниэля стоял еще кто-то, расхохотавшийся злым, колючим смехом. На кукольном личике Анны Ангел вспыхнула и погасла мимолетная улыбка торжества. Ева бессильно уронила ставшую слишком тяжелой голову, словно бы со стороны увидев обшарпанную прихожую, освещенную тусклой лампой. Себя, растрепанную, с горящими щеками, в упавшей на пол юбке и распахнутой блузке. - Прошу прощения, что помешал, - чужим, царапающе-сухим голосом бросил мэтр Данковский. Развернулся на каблуке и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ева Ян оттолкнула Анну, влепив изумленно округлившей ротик белокурой певице короткую, размашистую пощечину, и беззвучно зарыдала. - Вот так и бывает - живешь, думаешь, знаешь девчонку как облупленную. А она откалывает такой номер, что сразу и не решить - плюнуть и уйти, или треснуть ей как следует по роже, чтобы впредь знала свое место