своя дорога через Степь, у тебя - своя. - Спасибо, дядюшка, - почти серьезно произнес Каспар. - Прости, если я делал что не так. Я не со зла. - Я знаю... Нет, Виктор, ты уже сказал все, то хотел и мог, - оборвал возмущенно открывшего рот младшего брата Георгий, повернулся к племяннику: - К сожалению, я не могу назвать тебя добрым мальчиком, Кас... Хан - но, может, оно и к лучшему. Ники Ольгимская разбирается в людях куда лучше меня - будь ты злым, она не позволила бы тебе стать ее другом. Мне жаль, что я не смог сберечь единство семьи - но я надеюсь, что вы уцелеете. И окажетесь достаточно разумными, чтобы не наделать непоправимых глупостей. Пусть дух вашей матери сохранит и убережет вас. - А как же ты? - растерянно спросила Мария. - Что станется с тобой? - Понятия не имею, - Судья ободряюще улыбнулся девушке. - Но я точно знаю, что сделаю прямо сейчас - поднимусь наверх, откупорю бутылочку и подожду, что пожелает ниспослать мне мир. - Они не должны уходить... - бормотал Виктор, бессмысленно возя ладонями по запыленной столешнице и оставляя размазанные следы. Он недоуменно и потерянно и смотрел на своих детей. - Останови их, почему они уходят?.. Лицо пассажира за пыльными стеклами промелькнувшего поезда, подумалось Марии. Лицо незнакомца со смазанными чертами, рассеянно взирающего на мелькающий мимо пейзаж. И это - наш отец? Что бы сказала Нина, увидев своего супруга теперь? - Пойдешь со мной? - Хан потеребил сестру за плечо, и она машинально поднялась. Обернулась к отцу, произнеся со всей доступной ей твердостью: - Мне стыдно за тебя, отец. На миг она поверила, что отец услышит ее, вновь станет тем жизнерадостным, полным сил человеком, воспоминания о котором пылились в дальнем уголке ее памяти. Но Виктор Каин отмолчался. Брат и сестра прошли к дверям особняка - такого пустого, гулко откликающегося на сдоенный перестук их шагов. Пустые дома, как их теперь много в Городе. Мария повернула дверную ручку - прохладную, гладкую, вытершуюся от множества прикосновений до тускло-золотистого цвета. Раньше слуги под присмотром Нины всякую неделю начищали всю серебряную утварь в доме, все ручки, перила и статуэтки, и вещи сияли - каждая своим внутренним светом. Горны сияли, сама жизнь была сплошным сиянием, только они не осознавали этого, считая, что так и должно быть. Порыв ветра из Степи бросил в лица вышедших на крыльцо Каменного Двора младших Каинов пригоршню песка и опавших листьев. Мария зябко поежилась, заставила себя вскинуть голову. Хан сунул обрез винтовки в кожаную петлю кобуры, которую он собственными руками соорудил из обрезков шкур. - Папаша настолько спятил, что и впрямь готов укокошить сам себя, - высказался он. - Надеюсь, дядюшка отговорит его. А не отговорит, тоже невелика потеря. - Тебе ничуть его не жаль? - поразилась Мария. - С какой стати? - фыркнул дорогой братец. - Да, он наш отец. И что с того? Где он был, когда мы нуждались в нем? Праально, безвылазно торчал в библиотеке, с головой зарывшись во всякую некромантскую гадость. Ага-ага, я тоже сунул нос в то, что ему присылали из столицы. Лучше бы он почаще приходил к Многограннику. Или хотя бы навещал могилу мамы. Ты там бываешь? - Бываю, - призналась Мария. - Пожалуй, я и сейчас схожу туда. Подумаю, как мне быть. Они пересекали двор, особняк громоздился за ними, торжественный и строгий, похожий на вылущенную скорлупу. Мария как наяву слышала пронзительный, жалобный звон - обрывались нити, связывавшие поколения семьи Каин. - Ты куда, к Веронике или на Склады? Раньше Мария не упускала случая зло посмеяться над трогательной привязанностью братца к Ники Ольгимской. Мол, образцовый союз, готовый брачный контракт между наследниками двух влиятельнейших семейств Города. Сейчас же ей стало досадно: Хану всегда есть, куда пойти. Ему будут там рады, а вот куда денется она, демонстративно презиравшая всех жителей Города скопом? Кто даст ей совет, кто поддержит ее в беде? Ей больше не хотелось возвращаться в Каменный Двор, ей хотелось выговориться. Посоветоваться с кем-нибудь. Хотя бы с фотографией Нины на цоколе надгробного памятника. Мария решила, что не станет оглядываться. Она будет твердой, будет храброй, достойной наследницей своей матери. Пусть отец сходит с ума, пусть дядя полагается на судьбу, пусть брат со своей подружкой Капеллой строят планы. Мария Каина пойдет своим путем. Глава 12. Лилич и Бурах: Чертежи и планы. Кода гаруспик добрался до бульвара перед Собором, все уже завершилось. Осталась только кучка замешкавшихся зевак, неприкаянно бродивших по скверу, и черная стая Надзирателей. Виселица с двумя болтающимися телами. В своем стремлении к справедливому воздаянию провинившимся Инквизитор не ведала компромиссов. Впрочем, нет. Один-единственный компромисс на ее счету имелся. Он сам, Артемий Бурах. Карающему Бичу надлежало казнить его в первую очередь, не тратя время на поиск улик и составление обвинения. Просто так, для острастки Уклада. Но Инквизитор не тронула менху. Мало того, своей властью остановила начинающуюся охоту на предполагаемого Потрошителя, разрешив ему посещать ее в любое время дня и ночи. Охранявшие двери Собора ликторы при всяком его появлении злобно ворчали сквозь зубы, но все же распахивали для него тяжелые створки с литым изображением Страстей Господних. Бурах еле удерживался от искушения подразнить их - так, мимоходом, чтобы служилось веселей. Внутри Собора всегда висел светло-сизый сумрак. Независимо от того, был снаружи разгар солнечного дня или глухая полночь. Вечные серые сумерки, оттененные пурпурными, золотистыми и лазоревыми пятнами витражей. Робкое мерцание немногочисленных ламп, бесстрастные лики застывших на высоких постаментах безглазых статуй безымянных подвижников, святых дев и ангелов. Черные одеяния, перечеркнутые алыми полосами и тонкой золотой цепью. Карающий бич Церкви, Инквизитор Лилич. Горожане, упоминая Инквизитора, предпочитали говорить о нем в мужском роде, называя его по заглазному прозвищу или фамилии, и стараясь лишний раз не упоминать имя. Аглая. Аглая Лилич. Аглая Лилич, Инквизитор. Прозрачно-серые глаза, стылая вода северных фьордов. Льняные волосы, стянутые на затылке тугим узлом. Узкие губы, шорох и переливы черного шелка. Ум, разящий без пощады и изворотливый, как древесная гадюка. Холодная, спокойная, невозмутимая. Разумно-жестокая, готовая ответить за свои слова и деяния. Незадолго до отъезда в Город Бурах читал исполненные многозначительности газетные заметки, касавшиеся скандала и раскола в среде высших церковников - скандала, вспыхнувшего стараниями Аглаи Лилич. Своими нападками и разоблачениями она вызвала крайнее неудовольствие высших иерархов Церкви. Ее отправили сюда, дав единственный шанс оправдаться. Наделив обширными полномочиями и набросив на шею призрачную веревку. Бурах всегда представлял Инквизитора фигурой на шахматной доске. Королевой, летящей наискосок по черно-белым клеткам навстречу врагу. Черной королевой с сияющим мечом, разящей без сомнения и страха. Воплощением справедливости, которое невозможно подкупить, улестить, переубедить. Пусть рухнет мир, но восторжествует закон. Им прямо-таки было предначертано стать непримиримыми противниками. Ну, еще бы - посланница Церкви и менху, служитель религии, официально внесенной в список еретических и запрещенных законом сект. Высокопоставленным столичным шишкам, наверное, даже не приходило в голову, что Матерь Бодхо и ее дети до сих пор не сошли с великого колеса жизни. Они все еще здесь. Бродят в Степи, всякое летнее и зимнее равноденствие раскрывая для Великой Матери линии достойнейшего из быков, рассказывают у костров свои сказки - длинные и запутанные, как степные тропы и ручьи. Они должны были стать врагами. Но не стали. Не вышло. Артемий отдавал себе отчет в том, что Инквизитор дружелюбна с ним только до тех пор, пока находит его полезным. В день, когда его полезность исчерпается, она недрогнувшей рукой подпишет распоряжение о его казни. Наблюдать за ней - все равно, что наблюдать за работой жутковатого механического жнеца, каждым взмахом срезающего новые и новые ко