окой звезде». Или кто-нибудь видел ее. Она приметная. Тая догрызла орехи и согласно мотнула головой. Оспина в самом деле была приметной. Постаревшая и погрузневшая Травяная Невеста, все еще красивая неуловимой и непривычной глазу диковатой красотой степнячек. Злая на язык, деятельная, настойчивая. Водившая дружбу с Ники Ольгимской, и, как подозревал Бурах, давно состоявшая в невенчанном браке с Оюном. Насчет последнего гаруспик мог заблуждаться, но Старейшина и Оспина порой вели себя, как живущие бок о бок супруги - она пилила его, он беззлобно отругивался. Оспина была умна, но странным умом - так в сказках Степи мыслили животные, мудрые, расчетливые, подходившие к миру людей со своей странной, вывернутой наизнанку меркой. Мясники Термитника побаивались Оспину - но шли к ней за советом. Наверное, ее можно было бы назвать одной из городских Хозяек - но Хозяйкой, сосредоточенной только на своих подопечных, работниках скотобоен. Менху и Тая пролезли сквозь дырку в дощатом заборе, оказавшись на территории опустевших мясоперерабатывающих заводов. Обогнули здание котельной - закопченные стены, высокие серые трубы, окна из множества мелких стекол, намертво заросшие многолетними слоями грязи и паутины. Любопытная Тая упрыгала вперед и остановилась, словно споткнувшись о что-то. Вскрикнула, панически замахала руками. Бурах побежал к ней, топча бурьян, перепрыгивая через наваленные грудой кирпичи и доски. Оспина лежала на краю заполненной дождевой водой промоины, бессмысленно уставившись в низкое небо. «Вторая стадия, - Артемию вспомнились попытки мэтра бакалавра классифицировать течение болезни. - Самое начало. Живые ткани отмирают, замещаясь струпом и рассыпающейся песчаной псевдоплотью. Сейчас она без сознания, но спустя четверть часа придет в себя и начнет вопить от боли», - он вытащил из кармана пару прорезиненных перчаток. Натянул, присел рядом, приподнял руку Оспины. Рука бескостно гнулась в любых направлениях, шафранового цвета пальцы свисали, точно переломанные веточки. А вот и созревающий, истекающий желтоватой сукровицей струп - тянется от уха и вниз по шее к предплечью. - Мы не можем бросить ее здесь! - Тая аж подпрыгивала на месте, теребя игрушечного бычка и взволнованно таращась на гаруспика. - Ведь не можем, да? Ты ей поможешь? Ты ее вылечишь? - Тая, Песчанка не лечится, - устало напомнил Артемий. - Но у тебя есть кровь! Ты можешь изготовить лекарство! - девочка почти кричала. «Что мы теряем, в конце концов...» - За мной, - Бурах подхватил легкое, почти невесомое тело степнячки, перекинул через плечо. Звякнула связка подвешенных к поясу Оспины бронзовых оберегов в виде крохотных тавро и подков. Голова женщины нелепо упала вперед, стукнув Артемия под ключицу. - Шевели ногами! - Я бегу, бегу! - пропыхтела девочка. Обогнув котельную и юркнув в болтавшуюся на одной петле калитку, они выбежали к Логову Браги. Где на оставшихся после постройки колеи к Термитнику просмоленных шпалах рядком, как воробьи на телеграфных проводах, расселись трое подростков. Кукольница Миши, взлохмаченный белобрысый Спичка и его дружок, известный Бураху как Желек. Увидев приближающегося трусцой менху и бегущую следом Таю, они дружно повернули головы и уставились на небывалое явление. - Тая, ключ от Логова у меня в кармане, - пропыхтел Бурах, поравнявшись с приземистым домиком. - Не в левом, в правом. Отпирай. Эй, вы! Миши! Не удирайте, мне нужна ваша помощь! - А что такое с Оспиной? - спросил Желек. - Совсем дурак или как? - одернула его Миши. - Заболела она. Тая Тычик и пришедший ей на выручку Спичка вдвоем справились с проржавевшим замком и заедающим ключом, отворив тяжелую дверь. Гаруспик сгрузил тело Оспины на обитый жестяным листом разделочный стол, торопливо зажигая все имеющиеся в Логове керосиновые лампы и отдавая распоряжения: - Желек, разожги огонь в печке. Дрова вон там, в углу. Миши, достань ящик с пробирками, тот, что выкрашен белой краской и с номером пять, только не разбей, ради Матери. Спичка, помоги Желеку. Тая - поддоны, вон там, в углу, волоки сюда. Спирт - вон в той бутылке, чистые тряпки - вон там. Протри их, как можно тщательнее. Миши - штатив, колбы, бутылки с растворами, упаковку с новыми шприцами. Тащите сюда холодильный ящик. Подростки засуетились, умудряясь не сталкиваться друг с другом в тесноте прозекторской и ничего не разбить. Бурах заранее обмирал в ожидании, что вот-вот раздастся хруст расколотого стекла, ведь лабораторной посуды в его распоряжении было - всего ничего. За неимением лучшего менху частенько использовал обычные бутылки, прокипяченные по нескольку раз и начисто промытые спиртом. По бетонному полу заскрежетал ящик с двойными стенками, пространство между которыми было забито пакетами хрустящего колотого льда - Бурах выменял их у Грифа. Ящик был тяжеленным, подростки волокли его вчетвером, переругиваясь, толкаясь и наступая друг другу на ноги. Оспина, не приходя в сознание, застонала - на одной низкой ноте, как сбитое пролетающим поездом и отброшенное в канаву агонизирующее животное. Бурах, поколебавшись, вогнал ей дозу морфия - последнюю ампулу из своих запасов. Да, дети ко всему привычны, они не испугаются криков заживо пожираемого Песчанкой, но ее вопли не позволят ему сосредоточиться. - Тая, мои тетради. Они вон в том ящике. Все готовы? - четыре пары глаз с любопытством и нетерпением уставились на него, четыре взъерошенные головы кивнули. - Начинаем. Действуем быстро, но осторожно. Пробирки и колбы руками не хватать, они горячие, - Бурах подумал, не раздать ли детям прорезиненные перчатки. Они развели огонь под перегонным кубом, подпертым чурбачками и кирпичами, и с наложенными на боках железными заплатами, и куб запыхтел, потрескивая. Разлили приготовленные настои и вытяжки по пробиркам, разместили их в держателях над булькающим кипятком водяной бани. И уселись ждать. Гаруспик перелистывал тетради, строя предположения о том, какое количество крови аврокса добавить в каждую из пробирок - он заложил сразу серию опытных препаратов, из тех, что в прошлые эксперименты показали наилучшие результаты. Дети следили за огнем, перешептывались, заворожено таращились на длинную стеклянную трубку змеевика, из носика которой время от времени в подставленную эмалированную кювету падала тяжелая капля экстракта темно-желтого цвета. Когда экстракта набралось в достаточном количестве, его аккуратно слили через воронку в большую бутылку, кажется, из-под коньяка, и добавили по нескольку капель в пробирки с настоями. Артемий извлек флакончик с загадочной несвертывающей кровью, мысленно пожал плечами - все равно ведь не угадаешь - и, ощущая себя средневековым алхимиком, самонадеянно пытающимся вырастить гомункулуса из подручных средств, добавил кровь в образцы, где по одной капле, где по две. Цвет некоторых образцов немедля изменился, других - остался прежним. Они ждали. Миши поставила на ящик-холодильник нашедшиеся на полке песочные часы и старательно переворачивала их, когда бурый песок пересыпался из одной колбочки в другую. Бурах, яростно скрипя карандашом, записывал условия проводимого опыта - если все пройдет удачно, а он не запротоколирует процесс в мельчайших подробностях, Инквизитор и Данковский его убьют. На совершенно законном основании, за попытку лишить науку важнейших сведений. Спичка, пытаясь разогнать сгустившееся в прозекторской напряжение, начал рассказывать историю, но сбился. Остальные раздраженно шикнули на него. Сейчас было не время для сказок - сейчас они сами пытались сотворить чудо. Чудо, выплавленное из перебродившего раствора науки и легенды. - Пробуем первую, - наконец распорядился гаруспик. Тая вытащила колбу из держателя, слегка повращала ее, чтобы содержимое растеклось по стенкам и охладилось. Принюхалась к едва заметному дымку над горлышком, чихнула: - Горько. Получившийся состав менху набрал в шприц, решив, что десяти кубиков для начала хватит. Стриж ножницами распорол рукав шерстяной хламиды Оспины, открыв тонкую, иссохшую руку. Бу