ка в западной. Крыши, улицы, перекрестки, площади - все, что она знала в жизни, все, что видела. Театр-госпиталь горел, около него мельтешили людские фигурки. Ева равнодушно проследила за их перемещениями, отвела взгляд. Лучше она будет смотреть на Многогранник, парящий в небе, отрицающий законы природы. Степняки говорят, чтобы здание стояло долго и прочно, оно должно обладать душой. Душой и жизнью, которыми с ним добровольно поделится кто-то из живущих. Может, Собор захочет принять к себе ее душу? Может, тогда жестокий Господь Инквизитора услышит и протянет свою длань - чтобы простить и спасти их затерянный среди бескрайней степи городок? - Я всего лишь хотела любить, - произнесла Ева Ян, обращаясь к миру вокруг. И сделала шаг. Глава 16. Оспина: Вопросы веры. Общими усилиями Бурах и Миши соорудили из сдвинутых ящиков и набитых травой мешков в углу Логова Браги подобие кровати. Гаруспик перенес туда Оспину и попытался уложить, но степнячка тихим шепотом заявила, что сидя чувствует себя лучше и настояла на своем. Голос постепенно возвращался к ней, но струпья не исчезли и ничуть не уменьшились. В остальном она чувствовала себя неплохо - как человек, приходящий в себя после полной анестезии и тяжелой операции. Миши вскипятила для нее на муфельной печке травяного настоя. Оспина крохотными глоточками пила его, медленно поворачивая голову и озираясь по сторонам, словно все предметы вокруг стали для нее внове, и она с трудом вспоминала их названия. Последним ее воспоминанием было - она идет к Термитнику, на нее накатывает черное облако. Она хотела знать, что с ней произошло. Бурах, помявшись, рассказал - предъявив в доказательство склянку из-под духов, на донышке которой оставались две или три капли крови. Теперь Оспина сжимала флакончик в руке, упрямо не желая с ним расставаться. И думала, думала, думала - хмурясь, беззвучно шевеля губами в белесом налете. Бурах уже начал тревожиться - может, растворенный в ее крови состав оказал необратимое воздействие на психику женщины? Оюн и Тая вернулись без мальчишек - те замешкались подле Театра, поглазеть на пожар и узнать, чем все закончится. Старейшина, увидев вполне живую Оспину, остолбенел на пороге. Тая прыгала рядом с ним, вереща: - Я же говорила тебе, я говорила, а ты не верил! Она живая! - И это не похоже на ремиссию, - вынес решение Бурах, отрываясь от своих записей. - Я не могу снять точные показания, но, насколько я могу судить - она почти в порядке. Больше всего он сожалел об отсутствии микроскопа. Микроскоп имелся у Данковского, и Данковский же разработал методику, позволяющую выделить из крови возбудителей болезни и полюбоваться на них под стеклом препарата. - Этого не может быть, - наконец выдавил Старейшина. - Но это есть, - гаруспик пожал плечами. Он сам толком не понимал, что сделал. Может, к науке и в самом деле прибавилась капелька чуда - чуда, о котором он говорил Инквизитору. Чуда, явившегося по желанию подростков, которым так хотелось увидеть небывалое исцеление. - Оспина, ты как? - Не так хреново, как нынче утром, - пробормотала женщина. - Может, даже жить буду. Только на кой?.. - Неблагодарная, - менху закрыл исписанную тетрадь. - Могла бы хоть спасибо сказать. Наверное, он должен был испытывать законную гордость ученого при мысли о том, что ему удалось создать невозможное. Однако вместо гордости его переполняло недоумение. Дурное ощущение занятий шарлатанством - как странствующие зазывалы, продающие доверчивым обывателям микстуры из натурального рога единорога и чешуи василиска, гарантированно излечивающие любые болезни. У эксперимента не было научного обоснования. Были случайность и загадочный компонент, подаренный Таей. Итог: несколько пробирок с якобы панацеей - чьи чудодейственные свойства не мешало бы проверить еще на ком-нибудь из зараженных. И был сгоревший Госпиталь - где укрылось изрядное число здоровых горожан, рассчитывавших, что тщательное соблюдение карантина не позволит Песчанке завладеть ими. Что ж, они погибли не от болезни, а от огня. Надо срочно выяснить, уцелел ли Рубин. Может, мальчишки догадаются вернуться с пожарища в Логово Браги и рассказать? - У нас есть панацея, а толку с того? - Бурах пощелкал ногтем по пробирке с настоем. - Для ее изготовления необходима кровь особенного быка, но бойни теперь пусты. Там нет ни обычных быков, ни особенных - вообще никаких. Я могу передать Инквизитору эти несколько доз, мы спасем жизнь еще дюжине горожан - и все. Бесполезная победа. - Оюн, - подала голос Оспина. - Оюн, мы с тобой никогда не давали никаких клятв и обетов, мы просто молчали. Мы пытались помочь Укладу и его людям - теми средствами, что оставались в нашем распоряжении. Но теперь я хочу говорить. Запретишь ли ты мне? - Как я могу тебе запретить? - явно через силу выговорил Старейшина. Маленькая прозекторская Логова была тесна для него, ящик, на который он присел, зловеще похрустывал, - Ты Эсь’Пайна, наследница слушающих голос Матери Бодхо, а я всего лишь менху, избранный, дабы наблюдать за верностью жизни Уклада. Я старался блюсти традиции, я скверно знаю линии, но я делал все, что было в моих силах. Говори. Гаруспик удивленно хмыкнул. Вот, оказывается, каково истинное имя Оспины и ее титул в запутанной иерархии Уклада. А он-то считал ее просто степной знахаркой, знающей, опытной, но вздорной и упрямой. - Я родилась Травяной Невестой, меня учили слушать голоса ветров и Степи, - начала Оспина, сидя на постели, обхватив ноги руками и покачиваясь из стороны в сторону. - Я была прилежной ученицей, но что-то вокруг меня твердило: все это - пустое. Наши обряды, заклинания, традиции, кровь и травы - просто вылущенная оболочка ореха. Кожа, сброшенная змеей, кокон, покинутый вылупившейся бабочкой. Бабочка, наша степная магия, упорхнула. Просочилась сквозь пальцы, оставив нам прогорклый мед пустых слов. Нам нужно было решать иные вопросы, простые и понятные. Как добиться того, чтобы наши дети были сыты и в тепле. Чтобы рабочие на бойнях получали достойный заработок и жили не в протекающих холодных бараках, а в хороших домах. Чтобы молодежь Уклада имела возможность учиться и узнавать больше о мире вокруг нас. Мы создали из Уклада пугало, которым можно было припугнуть чужаков, ставших нашими хозяевами - Ольгимских. Они дали нам вместо святилищ - фабрику. Жизнь изменилась, ничего больше нельзя было вернуть назад. Магия не живет в разделочных цехах, - она вымученно улыбнулась, - место магии - на курганах, где танцуют Невесты Ветров и истинные менху поят землю кровью принесенного в жертву быка. Мы - подделка. Набитые гнилой травой чучела в одеяниях и амулетах прежних великих заклинателей, способных приказывать Ветру и Дождю, - она протянула руку, и Старейшина бережно коснулся лопатообразной ладонью тонкой, изможденной ладошки степнячки. - Чужаки пришли в наши земли с войной, чужаки основали Город, женщины чужаков стали Хозяйками - а мы затаились. Спрятались за невнятным бормотанием степных ведьм, за зловещими легендами, за россказнями стариков и старух. Ты понимаешь меня, Артемий? - Да, - гаруспик кивнул. - Но ты совершил невозможное, - просто сказала Оспина. - Ты вернул чудо. Создал панацею. Она горит во мне, и я знаю, она - истинна. Действенна. Через месяц-другой никто бы не смог сказать, что я была больна Песчанкой... если бы у меня были эти два месяца. Слушай же, поддельный менху, не перебивая... и постарайся понять меня. Понять не разумом, но сердцем. Она перевела дух, хлебнула из кружки остывшего настоя. Старейшина, Артемий и притихшие девочки смотрели на нее, ожидая завершения невеселой повести. - Панацея - это спасение. Спасение для всего Города, а не только для кучки избранных. Мы отвечаем за Уклад, и мы обязаны спасти его. Да, у нас больше не осталось быков. Да, у нас нет крови. Н-но... - она задышала тяжело и резко, словно через силу выталкивая из себя слова. - Крови нет - и она есть. Незримая живым оком, живая и горячая, не ведающая разложения и смертного тлена, кровь бурлит в туннелях под бойнями. Столетиями мы, дети Бодхо, сливали ее туда. Во время жертвоприношений на курганах, во время работы фабрики. Когда с