вали работать или разрушались сами по себе - просто что-то с ними происходило такое, отчего сделанная на столичной фабрике дорогая, красивая вещь тускнела, выцветала и переставала радовать глаз. Словно бы они, эти вещи, старели до срока, остро ощущая свою чужеродность и молчаливую враждебность окружающего мира. Витые стрелки показывали без четверти двенадцать. Еще немного, и заявятся гости. Обычно они собирались по субботам, но с началом эпидемии стали приходить каждый день, даже желчная Мария, даже взбалмошная Анна. Больше того - если раньше считалось нормой опоздать на десять минут или четверть часа, то теперь являлись минута в минуту или даже раньше. Потому что лучше компания в обшарпанной гостиной Омутов, чем пугающее одиночество дома. И потому что никто не знал наверняка, доживет ли до следующей субботы. «Чаепития обреченных», - так со смешком именовала ежедневные сборища Анна Ангел. Дерзкая на язык, элегантная, яркая, шикарная Анна. Столичная штучка, актриса и певица кабаре, приехавшая навестить родные края и волей обстоятельств вынужденная остаться в Городе. Еве она нравилась - несмотря на все ее артистические заскоки. Строгая Мария Каина ее не любила, циничная и умная Люричева относилась снисходительно, кроткая Лара побаивалась. Что и о ком думает сама Анна, для всех оставалось загадкой. Ева подозревала, что актрисе просто нужна аудитория, на фоне которой она могла бы блистать. Что ж, чаепития у Евы Ян предоставляли ей такую возможность. И, может быть, из своей комнаты наверху спустится Даниэль. Вообще-то господина бакалавра естественных наук звали Даниил. Мэтр Даниил Данковский. Из-за особенностей местного говора его очень скоро переименовали в Даниэля. Поначалу он возражал, потом смирился. Бакалавр жил в ее доме уже третью неделю. Когда его не было, Ева украдкой поднималась в комнату на втором этаже. Рассматривала заваленный книгами и бумагами стол. Осторожно касалась пальцем блестящего тубуса микроскопа. Собирала брошенные на пол вещи и аккуратно раскладывала по местам. Вдыхала запах Даниэля. Тосковала. Боязливо щелкала выпуклой клавишей «Пуск» на передней стенке новехонького фонографа. Оживляла прибор, вслушиваясь в чуть искаженный мембраной ровный голос. Столичный бакалавр дотошно изучал признаки Язвы, а Ева безошибочно определяла признаки иной болезни. Под названием «Очередная безнадежная влюбленность глупой Евы Ян». Она ничего не могла с собой поделать. Она была очарована и покорена. А мэтр Даниэль видел в ней лишь еще одну возможную жертву Песчаной Чумы. Потенциальную больную, которую необходимо спасти. То, что иногда они оказывались в одной постели, ровным счетом ничего не означало. И ничего не меняло. Встав на цыпочки, Ева достала с полки жестяную банку с облезшей позолотой. Аккуратно насыпала в чашки чай, слабо отдающий жасмином. Вздохнула. Разложила меренги по десертным тарелочкам. Расставила чашки и угощение на столе. Заглянула в тусклое зеркало, встретившись взглядом с вечно опечаленной блондинкой. Она и в лучшие времена не могла считаться красавицей, а сейчас превратилась в бледное, угасающее подобие былой Евы Ян. Только глаза и пепельные волосы еще оставались привлекательными, все остальное постепенно меркло, истаивая и истлевая. «Выцветаю, как городская безделушка, - отстраненно подумала Ева. - Как же так? Я не привозная, я местная. Кровь от крови, плоть от плоти. Мать-Степь, ну почему?..» В глубинах дома мерно отбивали положенные удары часы. С последним «бум» у дверей забрякал колокольчик. Маленькую темноватую прихожую Омутов заполнили молодые дамы. Поскрипывали каблуки, шуршали платья, звякали кольца на вешалке. Мария и Юлия по дороге успели повздорить и теперь обменивались завуалированными колкостями. Лара, как всегда, старалась их помирить и как всегда - безуспешно. Тихая, боязливая дочь гвардии штабс-капитана Равеля никак не могла уразуметь, как можно получать удовольствие от взаимного пикирования на грани вежливости. Каина с Люричевой, напротив, смаковали словесную дуэль, как гурман смакует редкое вино. Их показная вражда, подумала Ева, скрывает подлинную дружбу. Анна была ослепительна, как всегда, и держалась особняком - как всегда. Едва войдя, едва скинув модное пальто и сдернув кокетливую шляпку, Анна жизнерадостно провозгласила: - Выше нос, обреченные! У нас есть повод для радости! Ева, душечка, бокалы на стол! Из болтавшейся на локте корзинки - раньше девушки из приличных семей держали в таких наборы для рукоделия, а теперь ходили в лавки за продуктами - она вытащила бутыль темного стекла с длинным горлышком и торжественно помахала ею в воздухе. - «Осенняя печаль»? - ловко выхватив бутылку, Юлия близоруко сощурилась, разглядывая благородно-алый квадратик этикетки. - Десятилетняя выдержка... С ума сойти. Кого ограбила, признавайся? - Или кому отдалась, - буркнула Каина. - Фи, как грубо! «Ограбила, отдалась!» - заливисто расхохоталась Анна, блестя ровными жемчужными зубками. - Ничего приличнее вам уже не представить, милые мои? Позавчера выменяла на барахолке около Театра! Правда, на норковую шубку, совсем новенькую, очень приличную, но - кому она теперь нужна, эта шуба? Мы ведь все равно не дотянем до зимы, а, Мария? - Говори только за себя, дорогая, - отрубила Мария Каина. - Я еще на твоих поминках напьюсь. Анна скорчила обидчице безобидную уморительную рожицу, которая заставила улыбнуться всех, кроме самой Каиной. Мария как раз стояла перед мутным зеркалом, безуспешно стараясь взбить челку. Жесткие и прямые волосы младшей Каиной приводили мадам Руфину, хозяйку модного салона, в отчаяние. Они не поддавались никаким парикмахерским ухищрениям, включая крученый перманент на аммиачном растворе. До начала эпидемии городские девицы чинно разгуливали по Променаду элегантно завитыми, словно овечки с пасхальных открыток. Мария же - вышагивала, надменно встряхивая непокорной угольной гривой и принципиально отказываясь носить шляпку. Пестрый ручеек перетек в гостиную. Гарнитур из десяти стульев, предназначенный для больших и официальных приемов, был молчаливо проигнорирован, у участников субботних чаепитий имелись свои излюбленные места. Анна Ангел забралась на кривоногий диванчик, изящно подтянув под себя ножки, налево и направо демонстрируя шелковые чулки и остроносые туфельки на шпильках. Мария Каина упруго прошлась по комнате, остановилась, скрестив руки, у окна. Скрипучую кресло-качалку приглядела Юлия, немедленно извлекшая из сумочки длинный янтарный мундштук. Лара Равель примостилась рядом с диваном на толстом пуфике. Только Ева взяла для себя из гарнитура стул с потертой репсовой обивкой, зеленой в золотую полоску, и на правах хозяйки заняла место во главе стола. По молчаливому уговору единственное более-менее приличное кресло с темной кожаной обивкой и высокой спинкой считалось принадлежащим только и исключительно мэтру Данковскому. В буфете сыскались бокалы старого тяжелого хрусталя, затейливой ручной работы. Хрусталь слегка потускнел, но выглядел еще вполне достойным стола и хорошего вина. Ева разыскала в ящиках штопор с бронзовой ручкой в виде русалки, трубящей в рог, неуверенно ткнула острием в желтую бутылочную пробку. Настало время привычной игры, помогающей бояться чуть меньше - делать вид, что мир нормален, что Город за пыльными окнами Омутов живет обычной жизнью. Что нет длинных, слабо шевелящихся, стонущих рвов под стенами Термитника, телефонную станцию не сожгли, а завтра, как всегда, молочница поставит под дверь бидончик с холодным и вкусным молоком. Сегодня игра обещалась быть особенно интересной, потому что была «Осенняя печаль» десятилетней выдержки - и даже не в хмельном градусе старого вина дело, а в терпком букете, оставшемся от тех времен, когда все на самом деле было хорошо. - Слышали новости? - Анна терпеть не могла пауз в застольной беседе. «Черт родился», - с досадой говорила она в этих случаях. Более тягостных мгновений застольной тишины она не любила разве что моменты, когда в центре вниман