а у меня дрожат - ничего взять не могу, все роняю. Данковский кивнул. Единственное, что он мог толком сделать для контрабандиста - приготовить состав и сделать инъекцию, которая позволит Грифу избежать мучительного перерождения в нашпигованную песком, живую и сходящую с ума мумию. - Место после меня - Костлявому, - жестко распорядился Гриф. - Не то с того света вас достану. Помрет Костлявый - собирайте сход и решайте сами. Товаром попусту не разбрасываться, свар не творить, лишнего на душу не брать. Станет горячо - уходите в Степь, не цепляйтесь за склады. Мы все едино свое возьмем, - оказавшиеся в роли душеприказчиков атамана громилы молча и понимающе кивали. Даниэль ни мгновения не сомневался: распоряжения Грифа будут исполнены в точности. Даже если потребуется прикончить кого-нибудь упрямого и несогласного. Гриф правил Складами, оставаясь королем и в посмертии. Кепка ушел за ящики, вернувшись с металлическим ящичком, где лежал поблескивающий хромом шприц и ампулы с зелеными полосками. Данковский поочередно обломил стеклянные горлышки, набрал прозрачную жидкость, привычным легким нажатием поршня выдавил через иглу излишки воздуха. Гриф смотрел в закопченный потолок, слезящиеся глазные яблоки тяжело ворочались в глазницах, он часто смаргивал. Даниэль отложил шприц, чтобы взять руку контрабандиста, задрать рукав и найти подходящее место, куда вонзить иглу. При движении в кармане кардигана что-то тяжело качнулось и брякнуло. Данковский хмыкнул, вспомнив о подарке Ласки, достал жестяную коробочку из-под монпансье с цветами и котятами на крышке. - Что там у вас? - вяло осведомился Гриф. Бакалавр ответил честно: - Порошочек. Дети мастерят такие из всякой лекарственной дряни... - Что?! Дай сюда! - Гриф тяжело рванулся, пытаясь сесть, кашляя и захлебываясь пошедшей горлом кровью. - Дай! - цепкие пальцы когтями впились в коробочку в форме сердечка. Невероятным усилием воли контрабандист заставил свои руки перестать трястись, подцепил отросшим ногтем крышку. Жестянку на две трети наполнял мелкий кристаллический порошок желтовато-красного цвета, остро пахнущий сассапарилью. - Где ты его взял?! Знаешь, кто его сделал?! - Спичка... - вспомнил слова Ласки ошарашенный столь бурной реакцией бакалавр. У него за спиной восхищенно присвистнули. - Мне его подарила Ласка, девушка, что присматривает за кладбищем. Но послушайте, Гриф, это же отрава, дичайшая смесь медикаментов! Вы же не всерьез собираетесь?.. - Стрый, тащи бутылку, - потребовал Гриф, не обращая ровным счетом никакого внимания на бакалавра. - Кружку! Он тщательно, до последней крупицы, вытряс порошок из жестянки в поставленную перед ним внушительную жестяную кружку. Набулькал туда же до половины содержимого бутылки, судя по запаху - неплохого коньяка. Взболтал, судорожно втянул воздух - и залпом выпил получившийся настой. После чего выронил кружку и пластом вытянулся на топчане, закатив глаза и своим осунувшимся и пожелтевшим обликом напоминая мертвеца. - Ну, знаете ли... - Данковский потряс головой. - Крайне оригинальный способ покончить с собой. И что теперь? - Подождем, - высказался Стрый. Воспользовавшись случаем, он допил остатки коньяка в бутылке. - Если зелье толковое - оживет. - Скорее, помрет в муках от жесточайшего отравления. - Оживет, - настаивал на своем контрабандист. - Порошок - вещь надежная. Вступать в долгий и безнадежный спор о том, что созданный детьми порошочек не имеет ровным счетом никаких лекарственных свойств, бакалавру не хотелось. Напротив, ему пришла в голову мысль о том, что он имеет шанс стать свидетелем прелюбопытного эксперимента, сведения о котором существенно пополнят его Тетрадь. Во внутреннем кармане кардигана хранились чистый блокнот и карандаш, и Данковский начал описывать состояние очередного «объекта»: «Пульс нитевидный, редкий, температура пониженная, цвет кожных покровов... Пес его знает, какой цвет, при таком-то освещении. Запишем так - иссиня-бледный с шафранным оттенком. Гнойные выделения из глаз и носа, кашель с многочисленными кровяными сгустками, что свидетельствует о повреждениях гортани...» Он исписал два или три листа. Гриф лежал неподвижно, но было заметно, что глаза под опущенными веками быстро движутся из стороны в сторону. Стрый откупорил новую бутылку, ее пустили по кругу. Порой бакалавр бросал взгляд на часы, отмечая время - и где-то спустя полчаса после приема порошка начался кошмар. Грифа выгибало и скручивало, точно от сильнейшего эпилептического припадка, он свалился с топчана на пол, хотя его удерживали в шесть рук. Приступ длился и длился, Гриф хрипел, отплевываясь кровью и гноем, его рвало желчью, он обессилено затихал на несколько минут - и все начиналось сызнова. Данковскому уже начало казаться, что это никогда не кончится. Вернулись уцелевшие в перестрелке у «Одинокой звезды» бандиты Грифа - кто-то отодвинул Даниэля в сторону, дав возможность передохнуть. Кто-то сунул ему в руку кружку - не с алкоголем, но с горячей смесью твирина и чая, от которой у бакалавра прояснилось в голове. Гриф кричал и бился на полу, его крики эхом разносились по захламленному бараку и отдавались в ушах - и, когда наступила тишина, Данковский не сразу это осознал. «Все кончилось. Он или умер... или исцелился?» Он сунулся в закуток. Гриф сидел на постели, Стрый поддерживал его за плечи. Выглядел контрабандист так, словно за минувшие несколько часов похудел на десяток фунтов и совершил вынужденный трехнедельный круиз по пустыне без единой капли воды - высохшая кожа обвисла длинными складками, обрисовав выступающие кости черепа. Но глаза смотрели вполне разумно и ясно - и из них больше не текло. - Буду жить, - сказал Гриф, завидев Данковского. - Гм, - высказал свое авторитетное мнение столичный бакалавр. «Чудо? Не смешите меня. Чудес не бывает. Уникальный спонтанный случай самоизлечения, основанный на повышенной внушаемости пациента и сочетании принятой ими смеси препаратов, запустивших механизм ускоренной регенерации организма? Посмей я выступить в Медицинской Академии с описанием такого случая, меня бы засмеяли и закидали тухлыми овощами после первых двух абзацев. И доказательств нет. Но Гриф-то - вот он. Живой. Подобные феномены уже описывались - ага, всевозможные чудесные исцеления от прикосновения к священным предметам или в результате прямого контакта со святым. Спишем две трети подобных историй по разряду шарлатанства, но чем тогда считать остаток? Внезапно задействованными резервами человеческого тела и сознания, о которых мы не имеем ни малейшего представления - или воистину чудом? Надо будет предложить Инквизитору поразмыслить над этим вопросом. У философов от теологии всегда на все отыщется ответ и подведенная под него убедительная теоретическая база. И на кого снизошло чудо, спрашивается? На контрабандиста и мошенника. В соответствии с постулатами веры Карающего Бича касательно нищих духом», - Даниэль поймал себя на том, что вот-вот рассмеется в голос, и с размаху прикусил кончик языка. Боль отрезвила. Не хватало еще, чтобы люди Грифа таращились на него, как на помешанного. Хотя ему так и так не по себе от мрачных чудес Города. - Ты жив, - признал он, дотошно осмотрев Грифа. - Правда, не слишком здоров. Сильнейшее истощение и обезвоживание организма, но в остальном... да, ты жив. Признаков Песчанки нет. Ты жив. - Хорошо, - протянул контрабандист, думая о чем-то своем. - За мной должок, мэтр. Такой, что отдается только кровью и жизнью. - Порошок был сделан Спичкой, - дотошно напомнил Даниэль. - Ты принес его сюда. И отдал, - серьезно возразил Гриф. - Про мальца я не забуду. Но должок мой - тебе. Что за гундеж? - сипло окликнул он несшего дозор Кепку. - Парни вернулись от Липпи. Проредили нас, гуртовой, - помявшись, доложил контрабандист. - Почти дюжину человек уложили. Мы, конечно, тоже в долгу не остались. Теперь Карающему Бичу придется самому петли вязать и злоумышленников вешать. А Липпи шлепнули. Он под прилавком дробовик прятал. Выпалил по ликторам, а они, добрые души, в ответ прижарили его залпом. Его аж в стену впечатало и на кусочки разм