кий, с наклоном влево. Даниэль не удержался, прошипев: - Как же твоя королева, Влад? Она тебе прискучила, ты решил ее не дожидаться? - Она найдет меня, где бы я не был, - Ольгимский-младший не отводил взгляда от бумаги. - Так какой смысл гнить здесь, в глуши? Рано или поздно она придет ко мне, - он расписался. Гриф попытался встать и пошатнулся, упав обратно на топчан: - Что встали столбами, дурачье? Отыщите палку, что ли... Стрый, Рыболов, Важинек - со мной. Мэтр, ты тоже. Вместо палки Грифу раздобыли пару костылей. Контрабандист сунул их под мышки, неуклюже проковылял по складу, задевая обшитые жестью углы ящиков и ворча себе под нос. Освоившись, распорядился: - За мной. - Куда это ты собрался? - Влад не тронулся с места, подозрительно косясь по сторонам. - Взять его, - тем же будничным, спокойным голосом велел Гриф. В Ольгимского-младшего вцепились с трех сторон, заломив ему руки за спину - и Даниэль ужаснулся осознанию того, как вышколил свою стаю старый волк. Никто не задавал вопросов, не сомневался, не мешкал. Приказ был отдан - и приказ был исполнен, отбивающегося и ругавшегося на чем свет Влада потащили наружу. Бакалавр шагнул следом, но контрабандист вскинул костыль, преградив ему дорогу и негромко спросив: - Уверен, что хочешь видеть? - Да, - Данковский кивнул. Они вышли из склада - в сумерки, выкрашенные оранжевым светом заходящего солнца и мутно-синими оттенками темнеющего неба. От угроз и проклятий Влад перешел к просьбам, умоляя атамана контрабандистов одуматься, вспомнить, чем контрабандист обязан его семье. Гриф отмалчивался. Обвисшего и волочившего ноги по земле Влада полувели, полутащили вперед, между вагонами и контейнерами. Бакалавру стало жутковато, он не мог понять, что затевают контрабандисты. Пристрелить Ольгимского? Зачем тогда уводить его так далеко? Остановились перед одним из товарных вагонов, на облезлой дощатой двери которого еще различались огромные черные буквы «Сильвания-Транзит - Северо-Восточная Торговая компания перевозок». Стрый вытащил из кармана гигроскопическую маску и резиновые перчатки, натянул их, отомкнул замок и откатил дверь в сторону - открыв темное нутро вагона, наполненное душно-сладким ароматом Песчанки. Изнутри выплыл звук - едва различимый ухом скорбный, трепещущий стон. Ольгимский заорал - бессмысленно, на одной пронзительно-высокой вибрирующей ноте. Бешено рванулся, сбив с ног Рыболова и почти вырвавшись. Гриф врезал ему костылем, отбросив назад, в руки Стрыя и Важинека. Владу с размаху двинули в ухо, он потерял ориентацию в пространстве и зашатался, обмякая - это мгновение понадобилось контрабандистам, чтобы зашвырнуть младшего Ольгимского в вагон, захлопнув дверь. Лязгнули сомкнувшиеся дужки замка. Даниэль услышал, как Влад остервенело колотит кулаками по толстым доскам, захлебываясь собственным криком и прося об одном: «Выпустите меня, выпустите меня, выпустите меня...» - Что в вагоне? - спросил бакалавр, с замиранием сердца догадываясь о том, каким будет ответ. - Наши мертвые, - Гриф с сипением втянул в легкие воздух. - И еще живые. Те, до кого дотронулась Песчанка. Мы не отдаем их мортусам, чтобы те швырнули их в Ямы, как безымянную грязь. Те из нас, кто уцелеет, потом сожгут их. Мы сами хороним своих мертвецов, мэтр, - он ухмыльнулся. - Кровь за кровь. Я так решил. Ты не согласен? «Влад говорил правду, сам не зная об этом - королева Чума отыскала его. Теперь он навсегда останется с ней», - Даниэль содрогнулся. Они довольно далеко отошли от вагона «Сильвании-Транзит» - но ему казалось, он все еще различает вопли Влада, похороненного заживо вместе с зачумленными контрабандистами Складов. - Можешь остаться у нас на ночь, - предложил Гриф. Бакалавр помотал головой, отказываясь. Глава 18. Капелла: Отражения в черных зеркалах. Он выполнил обещание, данное себе утром - вернулся в Омуты. На звонки никто не отозвался, когда же Даниэль посильнее нажал витую дверную ручку, дверь распахнулась сама. - Ева! Ответом ему была тишина. Данковский с удивлением и нарастающей тревогой пробежал по комнатам маленького особняка, страшась наткнуться на Еву, бьющуюся на полу в агонии Песчанки. И он ничем тогда не сможет ей помочь. У него нет ни шприца с морфием, чтобы облегчить ей путь на ту сторону жизни, ни порошочка, способного одолеть Чуму. Евы не было. Одежда и прочее имущество бакалавра аккуратными стопками лежали на постели. Фонограф, записи и Тетрадь пропали. Особняк выглядел чистым и пустым, а когда Данковский сунулся в тайник Евы - плохо прибитая половица в комнате для рукоделия - то нашел там шкатулку с ее безделушками. Значит, не ограбление, да и какой сейчас смысл грабить? Ева навела в доме порядок, забрала фонограф и Тетрадь, и ушла. Куда? Не к Анне же Ангел? Бакалавр в растерянности топтался посреди маленькой гостиной Омутов. Всего сутки назад Ева принимала здесь своих гостей, вон в буфете стоит недопитая ими бутылка вина. Теперь Ева пропала. С ней могло случиться все, что угодно. Она могла попасть под случайный выстрел во время заварушки около «Одинокой звезды». Могла подцепить Песчанку, потерять сознание и свалиться в канаву где-нибудь по пути из продуктовой лавки. Но зачем она прихватила с собой фонограф? Боялась оставить дома? Или отправилась искать его, Данковского, чтобы вернуть ему то, что прежде составляло смысл его жизни? Мечта написать исследование о таинственном и страшном заболевании, книгу, последняя часть которой будет посвящена методам излечения Чумы. - Ева, - в растерянности произнес Даниэль. В тишине особняка имя звякнуло надтреснутым колокольчиком. Глухо и размеренно отбили часы. Восемь вечера. Данковский понял, что не может, не хочет оставаться здесь. В доме, лишенном души, опустевшем без своей хозяйки. Он нашел листок бумаги, нацарапав записку в надежде, что расстроенная Ева осталась переночевать у кого-то из подруг и завтра утром вернется. Да, убеждал он себя, именно так она и поступила. Унесла фонограф и тетради, чтобы не оставлять их в пустом доме - вдруг заберутся мародеры. Или уцелевшие Поджигатели швырнут бутылку с горючей смесью в окно. Даниэль писал, что заходил и не застал ее дома, что непременно вернется завтра - и что им нужно поговорить. Пусть она не обижается на него. Он не станет ни в чем ее обвинять. Она взрослая женщина, он не вправе указывать ей. Записку он оставил на видном месте - за оправой висевшего в прихожей старинного зеркала. Мутная поверхность отразила его - ссутулившегося, с потемневшим, осунувшимся лицом и запавшими глазами, под которыми набрякли коричневые мешки. Давно не мытые волосы слиплись, модно подстриженная челка висела неопрятной сальной прядью. В этом человеке никто бы не признал молодого блестящего ученого из Столицы. Этому человеку было под пятьдесят, он устал, его прежние идеалы потеряли смысл, он утратил веру в рациональное и начинал склоняться к тому, чтобы, как та девочка из сказки, поверить в необъяснимое. Даниэль покинул Омуты, тщательно прикрыв за собой дверь. В городе было тихо. Ни перестрелок патрулей Добровольной дружины с мародерами, ни пожаров, ни криков. Так тихо, что звенит в ушах и становится жутковато. Бакалавр пересек мост через Глотку, быстрым шагом, почти бегом, миновал пустой Променад, свернув за облетевшим сквером на юг, к Утробе. Он рассчитывал дойти до дома Люричевой, расспросить, не знает ли она о Еве и попроситься на ночлег. Если Юлия откажет, можно рискнуть и забраться в какой-нибудь из пустующих домов. Он обогнул темную громаду опустевшего Сгустка, поравнялся с выходившим окнами на набережную Жилки нарядным двухэтажным флигелем, где прежде обитала Капелла. Остановился, заметив пробивающиеся из-за плотных штор лучики света. Где-то забрался в дом? Или Капелла вернулась в родовое гнездо? Капелла, оставшаяся круглой сиротой - и формальной наследницей огромного состояния Ольгимских. Влад был прав, упоминая семейные счета и деловые связи Ольгимских - деньги, крутящиеся в банках страны, никуда не денутся, несмотря на эпидемию в Городе. Деньги ждут своего часа, ждут подписей преемников, чтобы перейти в новые руки. Бедная девочка. Должен ли он заглянуть в Сгусток